Голень горела, когда он, хромая, пробирался вдоль стены в тени пожарной лестницы. По пересекавшимся переулкам катились взволнованные крики. Продолжали хлопать пистолетные выстрелы, что ввергало Моха в недоумение. Сейчас-то там в кого стреляют? Он задержался и поднял взгляд на навесную пожарную лестницу, пытаясь избавиться от застывшей в памяти картины ничего не выражавших глаз Имоджин. Это было слишком. Он провёл туда-сюда затылком по кирпичу стены, от боли из его собственных глаз лились слёзы. Терзавшие мучения оттого, что бросил её, слились воедино с болью в ноге и голове.
Он выругался и пнул ногой стену. Всё в нём пожирала одна-единственная мысль. А что, если она не была мертва? Что, если он ошибся и бросил её на растерзание Сифорту и сыщику? В тот момент он решил, что пуля поразила её сзади, но слышал ли он на самом деле второй выстрел перед тем, как она упала? События разворачивались чересчур быстро. Если бы она выжила, её задержали бы как сообщницу. И ей досталось бы крепко. Он вздрагивал, проглядывая варианты через запотевшие очки. Больше всего ему хотелось помчаться обратно и выяснить, что с Имоджин, однако это стало бы самоубийством после того, что он учинил с полицейским. Мох поднял очки и смахнул с ресниц крупинки брусчатки. Элегантные брюки успели пропитаться запёкшейся кровью. Розовая пена пробивалась сквозь ткань. Колени стали будто резиновые, перед глазами всё плыло.
Из-за угла вылетел мальчишка, бежавший до того отчаянно, что башмаки грозились того и гляди с ног слететь. Бежал он от дома Сифорта. Это был Эндрю.
– Ты как тут оказался? – спросил Мох. – Беги, чтоб духу твоего тут не было, это опасно.
– Да видел я, что произошло, – выговорил мальчик, жадно хватая ртом воздух, чтобы выровнять дыхание. – Они за мной по пятам гонятся.
Мох застонал. И думать было нечего оторваться от преследователей с раненой ногой. Он ухватил Эндрю за плечо.
– Эндрю, мне нужно где-то спрятаться. Знаешь местечко где-нибудь поблизости?
Мальчишка на мгновение задумался. Потом сказал, потянув Моха за пиджак:
– Давай за мной. – Мох пошёл, рассудив, что малому знакома каждая лазейка в округе. – Тут недалеко. Скорее, сюда.
Они шмыгнули в проулок рядом с большим почерневшим зданием. Оно показалось Моху знакомым. Эндрю побежал к малоприметной в нише двери угольного подвала. Та открылась с металлическим скрежетом. Ни секунды не раздумывая, Мох заковылял через дорогу. Похлопал Эндрю по плечу и нырнул в чёрный проём. Мальчишка захлопнул за ним дверь, взметнув фонтан деревянной крошки и ржавчины. Мох скользнул по крутому скату и шлёпнулся на кучу угля, да так, что из него дух вышибло. Он лежал на спине в темноте, вдыхая пыль, поднятую при падении. Наверху по улице пробежала кучка людей. Их голоса и шаги удалялись. Некоторое время в дверь подвала, подвывая, била лапами какая-то собака, но никто, похоже, этого не заметил или не обратил внимания, а потом прекратилось и это.
Мох с трудом сел. В помещении имелся пол из утрамбованной земли и стены, сложенные из цельных камней. С одной стороны стоял деревянный ящик, с другой – груда глиняных плиток. В центре высилась куча угля и соломы, на которой прорастало нечто вроде салата. Такое же неприглядное место, как и любое другое, но он рад был и такому. Мох встал, пробуя всем телом опереться на раненую ногу. Боль оказалась мучительной. Несколько минут спустя он, собравшись с духом, подтянул брючину. Голень была прострелена с внутренней стороны. Рана была свежей, но не опасной для жизни. Пуля не повредила артерию и не раздробила кость. Он прижал лоскут кожи к рассечённой плоти и содрогнулся от пронзившей его боли. Рана уже не кровоточила, как раньше, так что он опустил и расправил ткань. Хорошего было мало, но могло быть и гораздо хуже.
Отирая кровь с пальцев об одежду, Мох соображал, что может твориться снаружи. Ни звука не доносилось со стороны дверцы ската, значит, никого там не осталось. Эндрю, похоже, увёл за собой преследователей Моха, но сколько времени пройдет, прежде чем они повернут обратно?
Он должен предупредить Радужника о беде, которой обернулся уход от Сифорта. Если бы Эндрю вернулся, он послал бы мальчишку известить Радужника на Полотняном Дворе. Тот его нашёл бы. Мох полностью полагался на сообразительность Эндрю, пусть и не совсем доверял его прямоте. Нужно было как можно скорее выяснить, что с Имоджин. Если она жива, то следовало знать об этом, чтобы найти способ ей помочь.
Он присел на ящик и, успокаиваясь, подпёр голову руками. Казалось, с каждым шагом удача отворачивалась от него всё больше. Он подтянул рукав и потёр наколку красной миноги, словно бы ту можно было стереть большим пальцем. Агнец стукнул Сифорту? Может быть, Агнец как-то узнал, что Имоджин взялась действовать у него за спиной, и теперь карает их обоих. Если бы Мох не сбежал, в результате исполнилось бы обещание Агнца засадить его обратно в тюрьму. Человек, поджёгший дом другого человека, не стал бы действовать таким окольным путём. Деньги шли Шторму. Коллекционер выигрывал больше всех. Разоблачение Моха сделало бы Шторма героем для Сифорта. Как воображал Шторм, Сифорт просто без сомнения был бы готов вознаградить его за усердие – книгой какой-нибудь сверхценной или рисунком-раритетом. Слепив подходящую версию, Мох прилёг на ящик. Солома провоняла кошачьей мочой, но он провалился в сон, будто лежал на свежих простынях из хлопка.
Разбудило его царапанье по стене. Тело сползло на землю, голова скособочилась на неудобно согнутой шее. Он распрямил её, для чего потребовалось усилие, будто глубоко внутри шеи засела не поддававшаяся проволока. Осознание того, что он попал в дурную переделку, вернулось. Он откашлялся и сплюнул в угол, расправляя одежду. Сырости он терпеть не мог. Она проникала сквозь одежду и покрывала кожу склизкой пленкой. От рук его исходил запах грибов. Разминая пальцы, он решил дольше не ждать. Что бы ни ждало его там, за дверью, это было лучше, чем стать источником для бурного роста подвальной нечисти. Будто в подтверждение его мыслей три крысы (несомненный источник царапанья) пробежали по стене одна за другой. Они останавливались каждые несколько секунд, принюхивались к воздуху, подрагивая усиками. Крысы уже привыкли к его присутствию: лишнее напоминание о том, как много прошло времени. Ругань заставила их засеменить друг за другом, но ушли они не так далеко, как Мох рассчитывал или как ему хотелось бы. Сколько времени пролежал он на земле? Забитый нос и тяжесть в конечностях подсказывали – немало часов, но он понимал, что изоляция и неудобство способны обмануть тело.
Опираясь на ящик, Мох поднялся на ноги. Даже если бы нога была здоровой, всё равно скат шёл слишком круто вверх и на нём было слишком много пыли. Мох глянул, ища иной выход, и обнаружил неприглядную дверку там, где в ряд стояли несколько мешков с углём. Пять шагов – и он доберётся до них, пять шагов, на которые следовало решиться. Мох сделал глубокий вдох, наполнив рот едкой пылью. Пять шагов. Он поднял ногу, чтобы сделать первый, и выругался, прижав кулак ко лбу.
– Йоооооо! – завопил он. Раздувая ноздри, бросился к стене и ухватил камень. Боль от голени взвилась и так ударила внутри головы, что он задержался, широко раскрыв глаза, ожидая, что последует ещё большая невралгическая мерзость. Когда этого не случилось, он выдохнул и потащился к своей цели, опираясь на стену. Мышца голени утихла, зато брючина отлепилась от едва затянувшейся раны, и по лодыжке потекла кровь. Он набрался упорства и добрался до дверцы. В щели под ней светилась жёлтая полоска света, но даже с ухом у дерева он не слышал в соседней комнате ровно ничего. Один, два, три. Мох ухватился за засов. Дверца раскрылась смолистой пастью. Тёплый кухонный воздух окутал его.
