– Опасное место.
– Разве? Так вот, там женщина одна есть, её Эстель зовут. В комнатах на четвёртом этаже она проделывает негласные аборты и всякую хирургию, которую народ в «Миноге» любит называть штопкой. Там много всего жуткого происходит. Короче, она меня знает: мои татуировки – её рук дело. Она же и вам на руке наколку сделала, и снадобье дала, каким я вас попотчевала. В порядок она меня привела, только минус в том, что Агнец непременно про то прознает, а значит, в принципе, меня прикончат.
– Потому я и здесь.
Имоджин нахмурилась:
– Что?
– Агнец будет здесь через несколько часов. Я намерен сообщить ему кое-какие плохие вести.
– Звучит, как таинственный намёк. – Имоджин бросила дохлую рыбу и перчатки на тележку, загруженную щётками, трубками и прочими причиндалами.
– Это я устроил.
Имоджин, сжав губы, взяла со спинки стула свитер и натянула его через голову.
– Ну и поступили опрометчиво. Я пришла к вам с Радужником за помощью.
– И мы обязательно вам поможем!
Имоджин смотрела мимо Моха, и глаза её всё больше наполнялись страхом. Мох обернулся посмотреть, что так привлекло её внимание.
Перед возвышавшимся аквариумом стояла та самая девочка, которую Мох видел у канала, ее поднятое вверх лицо омыл свет от всего плавающего живого. Воронова крыла волосы завитками ложились ей на плечи, укрытые засаленным красным бархатом платья. Лицо её хранило отсутствующее выражение, губы были приоткрытыми, взгляд – рассеянным и немигающим. Странно было при таких обстоятельствах заметить такое, но девочка не делала глотательных движений. Казалось, она не замечала их присутствия, словно были они существами за пределами исключительной сосредоточенности кого-то спящего. Её молочно-белые руки с бесцветными ногтями были прижаты к поверхности стекла аквариума, где сбились в кучу голодные организмы и следовали за её перебирающимися пальцами.
Обитавшее на дне существо, замеченное ранее Мохом, поднялось, приветствуя её рядами голубых огоньков, пробегавших по всему его телу. Рыбки поменьше тыкались ей в ладони через стекло, возбуждённые такой диковинкой. Они поджимали плавники, силясь оказаться ещё ближе к ней, давя при этом более нежные организмы вроде креветок с паучьими лапками и морских коньков. Вспыхивающее огоньками существо двигалось напролом через хаос, таща за собой свои усищи, как поезд.
– Это она, Мох. Это Элизабет, – произнесла Имоджин, выходя вперёд.
Мох взял её за руку и потянул назад, но она осталась на месте. Лицо её побелело. Внимание Элизабет переместилось. Безразличие на её лице сменилось раздражением, но с несколькими непонятными переходами от одного состояния к другому. Моху на ум пришло словцо «отбор»: некое лицо перебирает одну за другой маски, пока не находит одну подходящую. Произошло это едва уловимо и заняло всего пару секунд. Она отступила назад. Ограждение основания не дало ей упасть. Имоджин высвободила руку, но осталась стоять рядом с Мохом. Сборище морских созданий передвинулось на середину, где и зависло в подвешенном состоянии единой копошащейся массой.
Имоджин взглянула на Моха:
– Что происходит? Какой дьявол занёс её сюда?
– Не знаю, – сказал он. – Может, за мной следом шла.
Воду в баке замутило илом, оторванными плавниками и чешуйками. Расплывчатая муть обрела форму, пока животные старались оказаться поближе к центру, где царило сверкающее огоньками существо. Отдельные особи сделались неразличимы в неистовом целом. Мох разглядел человекоподобную фигуру. Испуганный возглас Имоджин подтвердил, что это не просто его воображение. Минули мгновения, и фигура обрела равновесие. Удлинённая рука, составленная из сотен мечущихся рыб, удерживаемых сверхъестественной силой, протянулась и тронула изнутри то место на стекле, где остался след руки Элизабет. Стекло вздулось.
Мох, остолбеневший, не замечал, как Имоджин отходит от него, пока не увидел, что она обходит бак кругом за спиной Элизабет. В вытянутой руке она держала револьвер, в котором Мох узнал свой. Должно быть, она стянула револьвер из квартиры Сифорта, когда того не было дома.
– Подожди! – крикнул он, чувствуя, что они балансируют на лезвии ножа. Положим, за медлительность пришлось бы платить, внезапное же действие разрушит чары, грозя, по-видимому, последствиями, которые невозможно предвидеть.
Имоджин не ответила. Взгляд её был прикован к лицу девочки.
– Убирайся отсюда, – выговорила она. Голос её был хриплым от сдерживаемой злобы. Элизабет сощурила глаза в бесчеловечные щели и подобралась телом, будто готовилась к прыжку.
– Брысь! – Имоджин придвинулась ближе, держа оружие на уровне плеч. И выстрелила в Элизабет, застав Моха врасплох. Пуля прошила поднятую ладонь девочки и вошла в чучело козерога, подняв облачко пыли. Кровь появиться не спешила. Двери чердака раскрылись. Со своего места Моху не было видно, зато он услышал, как в проход вкатила обезьянка-робот и принялась за своё искажённое приветствие. Она умолкла на половине фразы.
– Быстро сюда! – крикнул Мох. Секунды спустя в проходе появился Радужник меж двух укрытых в пластик экспонатов. Имоджин уронила руку с револьвером и без сопротивления дала Моху забрать его. Над головой Радужника плотным кругом летали оцелусы. Элизабет стояла не двигаясь, явно ожидая, когда фигура в баке совсем вырастет.
Чудище вытянулось и теперь взирало на них сверху вниз. Оцелусы оставили Радужника и полетели к стеклу, где принялись парить и лавировать возле отпечатка ладони. Пчелиное поведение оцелусов в очередной раз поразило Моха. В прошлом он уже видел смертоносное применение оцелусов, впрочем, что они могли поделать против толстого стекла и чудища в подвешенном состоянии за ним – было неясно. Внезапно один оцелус метнулся в сторону и ударил Элизабет, которая повернулась спиной к чудищу, чтобы посмотреть на Радужника. Качнувшись, она повалилась вперёд с невероятным воплем, эхом прокатившимся по всему залу. Фигура в баке мигом утратила цельность, предоставив ошарашенным рыбам и организмам со всех сил карабкаться или расплываться прочь в подкрашенной кровью воде.
Имоджин побежала к Элизабет, явно считая её мёртвой. Девочка с трудом поднялась на ноги, ухватив её за плечо. Тёмная жидкость скопилась в выемке её ключицы. Имоджин подалась вперёд и схватила её за руку. Элизабет отбросила руки с поразительной силой. Имоджин, отступив перед таким сверхъестественным проявлением силы, сжала руки в кулаки, но не была уверена, что делать дальше. Между тем Радужник отозвал оцелусы к себе.
Мох поднял револьвер, пока разум его волчком крутился, стараясь постичь произошедшее.
Элизабет пошла через зал, пока не оказалась в нескольких шагах от Радужника. Недоумённо глянула вверх, разглядывая его. Она охватывала Радужника взглядом, как капканом, а у него на лице отразилось напряжённое раздумье, словно бы ему была видна через неё какая-то почти достижимая бо́льшая истина. Черты его сделались мраморными. Элизабет набрала побольше воздуха и открыла рот, произнося слова на свистяще-шипящем языке, какого Мох в жизни не слыхивал. Глаза у неё вращались под закрытыми веками. У Радужника кожа сделалась, как никогда, прозрачной, но дикий этот натиск он воспринимал со спокойствием. Поток слов иссяк. Девочка открыла глаза.
