Лишённый возможности высадиться на остров капитан решил, что мы продолжим следовать курсом на юг до Ступени-Сити, где станем на ремонт и дозаправку. С мальчиком будем разбираться там. Господин Джеймс громогласно возражает, настаивая на попытке высадиться, невзирая на условия. Он ищет разгадку этой тайны. Господин Джеймс и капитан обменялись гневными выражениями, и капитан в ходе перепалки предложил ему воспользоваться яликом
[17]. Предложение было отклонено, и господин Джеймс в дурном расположении духа удалился к себе в каюту. Ему не будет предложено продолжить плавание после Ступени.
– Вот и всё, что здесь есть. – Имоджин вновь сложила листы бумаги и вернула их в жестяную коробку. Место, где лежали страницы из дневника, они обнаружили после часового поиска. Кабинет заполняли стол с креслом при нём, несколько полных книжных шкафов и покрытая плесенью кушетка. Сквозь укрытое плющом окно сочился свет. Имоджин прибавила к нему зажжённую свечу и сидела рядом с Мохом на кушетке.
– Филип был там, когда Радужника выловили из океана. Джеймс, должно быть, и был тем человеком, что отдал Радужника Джону, – говорил Мох. – Джеймс был корабельным плотником.
– Джон знал многих сомнительных типов. Спорить готова, что Джеймс украл Радужника и предложил его Джону. Джон был хорошо известен своими сделками по диковинам, никаких вопросов бы не возникло. – Имоджин поставила коробку на пол.
– Радужник рассказал мне, что обмен пошёл в погашение карточного долга, – сказал Мох.
Мох скользил взглядом по названиям на корешках книг, втиснутых в шкафы. В иных обстоятельствах он бы весь день провёл, листая кое-какие из них. К удивлению Моха, Имоджин прильнула к нему и накрыла их обоих тяжёлым одеялом. И рассмеялась.
– Что смешного? – подал голос Мох.
– Одеяло шерстяное. Его нельзя стирать, не то оно собьётся в кусок фетра, как это. Кто стирает шерстяные одеяла? Чистюля Филип. – Она пристроилась щекой у него на плече. Через несколько минут её дыхание стало глубже. Убедившись, что она совсем уснула, он поцеловал её в голову.
Мох сидел, откинувшись, на кушетке, обнимал одной рукой Имоджин и следил, как догорала свеча. Пламя и фитиль колебались, растапливая и искривляя воск. Он думал о свечении внутри Радужника. Рукой, зажатой меж их тел, Мох достал из потаённого места оцелус и подбросил его в воздух, где тот завертелся монеткой. Неожиданно почувствовав холод, Мох крепче прижал к себе девушку. Из свечи плевком вырвалась вспышка, и она угасла, выпустив тонкую струйку чёрного дыма. За окном ветер в листве деревьев шумел как море.
Северная дорога
Когда они выехали из города, Имоджин погнала грузовик безо всякой жалости. Автомобиля, который, как показалось ей днём раньше, следовал за ними, видно не было. В то утро она научила Моха, как заправить машину дизтопливом ручным насосом на территории зоопарка. Сама же, пока он занимался исполнением этого поручения, заполонила весь кузов ненужным, но убедительным исследовательским оборудованием и очень нужными принадлежностями для разбивки лагеря. Научное оборудование было призвано подтвердить их легенду на тот случай, если их остановят: мол, они совершают выезд в поле для исследования щелевых разновидностей крабов в приливных зонах к северу от города. Когда приготовления были закончены, она подошла к нему, проверявшему все шкафы и буфеты в павильоне носорогов на предмет наличия в них хоть чего-то съестного.
– Не теряй время, – сказала Имоджин, протягивая бутерброд и крышку от фляжки, наполненную кофе.
– Ого! – воскликнул он, приятно удивлённый. – Ты где это взяла?
– Мох, это не первый мой выезд на изучение щелевых видов. Я уложила это в грузовик ещё до того, как с рынка уехала. Ну разве я не величайшая из всех коллег в поле?
– Насколько позволяет судить мой ограниченный опыт, так и есть. Не думаю, что когда-нибудь ел бутерброд вкуснее этого. – Мох затолкал в рот остатки хлеба.
Имоджин улыбнулась:
– Мог бы сначала хоть руки помыть. Пойдём. Хочу показать тебе кое-что.
Мох пошёл за нею по широкому кирпичному коридору, увешанному мёртвыми светляками и высохшими полосками липучек для мух. Она толкнула тяжёлую дверь. За ней находилось большое помещение, освещаемое через покрытые водорослями слуховые окна.
Имоджин, пританцовывая, отдалилась от него и, раскинув руки, повернулась в центре комнаты.
– Что скажешь? – Голос её отдавался эхом.
– Похоже на ванную комнату Оливера, – скептически заметил Мох.
Голый бетонный пол шёл под уклон к большому сливу. Зелёные полосы покрывали стены. Воздух в комнате стоял тёплый и влажный.
– Как представляется, местечко это хлебнуло свою порцию требований по обеспечению здоровья и безопасности, – произнёс Мох, запрокидывая голову, чтобы рассмотреть слуховые окна.
– Так здесь же отмывали носорогов! – За спиной Имоджин пушкой стояла металлическая труба с натянутым на неё потрескавшимся резиновым шлангом и большой душевой лейкой на конце.
– Прелестно.
– Под павильоном природный термальный источник. Потому здесь так жарко. До того как зоопарк построили, здесь были городские бани. – Внезапно она встала прямо перед ним. – Я думала, мы могли бы душ принять, прежде чем отправиться в дорогу. Как тебе это?
Мох опешил.
– Хм, не уверен. – Имоджин откинула назад голову, храня улыбку на лице. – Ещё и подцепим чего-нибудь, – рассуждал Мох.
– Говори-говори, – отозвалась она. – Я слушаю.
– Какая-нибудь ужасная носорожья болезнь сидит в трещинах на полу. В местах вроде этого бактерии вечность жить способны.
– Угу.
– Можно и поскользнуться. Ногу можно тут сломать.
– Тогда, полагаю, тебе достанется лишь роль зрителя. – Имоджин принялась раздеваться. Потащила снизу вверх футболку.
– Ну-ка, дай я тебе помогу, – сказал Мох, растягивая футболку у неё над головой.
– В целях безопасности, – выговорила Имоджин из-под ткани.
– Не совсем, – отозвался Мох.
Позже, чистые, одетые, согретые, они распрощались с павильоном носорогов. Получив согласие Имоджин, он уложил странички вахтенного журнала к себе в сумку вместе с «Певчими птицами острова Козодоя». Мох надеялся поделиться этими страничками с Радужником, если он встретится им по дороге. Теперь они держали путь на север, катя по двухполосной дороге, что следовала всем извивам побережья с несколько большей точностью, чем то было по нраву Моху, помнившему про обрывистые скалы.
Северное Радужное море было бурным и грязным. Дождь прошёл, но упрямый ветер по-прежнему напирал в борт машины, требуя от Имоджин полного внимания. Первые несколько часов вся дорога была в их распоряжении, если не считать редких грузовиков, с рёвом проносившихся в обратную сторону. К середине дня стали попадаться небольшие группки людей, шедшие по обочине с причиндалами для разбивки лагеря. Ещё несколько миль – и продвижение замедлилось едва ли не до скорости пешехода из-за пробки, созданной другими средствами передвижения: грузовиками с оборудованием, мотоциклами и даже каретами, запряжёнными лошадьми. Люди и животные передвигались по дороге взад-вперёд и поперёк. Казалось, они попали в самую гущу передвижного карнавала. Выхода не было, оставалось следовать за всеми, пока было светло, и чем гуще становилась толпа, тем сильнее росло ощущение беспомощности. Когда дневной свет угас на западе, появились звёзды и зажглись факелы.
