– Можно ли было ожидать такого?
Мох пожал плечами:
– Нет.
– А дети на лесной прогулке?
– Это был безнадзорный выход в лес. Я готовился к урокам в библиотеке.
– Стало быть, вина не ваша, – сказал Джонатан. Он стряхнул с рук крошки. – Истории трагические, разумеется, только вряд ли их бремя нести вам одному. – Джонатан налил им обоим ещё вина. – Кстати, мальчик, тот, кого вы так лестно назвали живым существом, его нашли?
– Он объявился годы спустя и помог мне покинуть Брикскольд, а потом помог пробраться обратно в город. Сам я никак не сумел бы сделать этого в той местности. Как раз от него я и узнал о том, что произошло в тот день в лесу.
Джонатан подался вперёд и положил крепкую ладонь на руку Моха.
– Выпейте ещё вина. Я сам его готовил.
И Мох выпил. Он понимал, что пьянеет, но ему было всё равно.
– Те события, о каких вы рассказали, я бы убийствами не назвал, – говорил Джонатан. – Оставляя в стороне жалкое судопроизводство, подлинное убийство требует умысла.
– Я и до этого дотягиваю. Я убил человека в городе. – Мох пристально следил за Джонатаном. – Негодяя по имени Агнец. – Мох ясно видел, что весть эта собеседника тронула. Было ли промелькнувшее на его лице выражением ярости, страха, облегчения или чего-то другого, Мох сказать не мог.
– Так вот, – проговорил Джонатан уже серьёзно. – Что-что, а о людях судить я хорошо умею. Вы человек хороший, а потому я говорю: этот самый Агнец, несомненно, получил то, что ему подобало.
Некоторое время оба ели в молчании. В конце концов вновь разговорились. Джонатан жаловался на плохой водопровод в часовне, не утихающую битву с мышами, признавался в своей любви к сложным шахматным задачам. Постепенно разговор перешёл на настольные игры вообще. Мох говорил, как эти игры, хранимые в изорванных коробках, служили утешением в тюрьме. Он описывал обыденность своей жизни в ней, некоторых известных ему людей, временное облегчение, какое внесла синиспора в его то томительное, то буйное существование. Говорил о своих всё нараставших трудностях с наркотиком.
Было уже поздно, когда разговор истощился и замер. На столе стояли три пустые винные бутылки. Мох помог Джонатану прибраться на кухне. Он вытирал тарелки, которые мыл Джонатан, складывал их стопкой у раковины. Каждая тарелка довольно звякала, угнездившись на той, что снизу. Блюда были покрыты пятнами и выщерблены, глазировка на них потрескалась. Мох в жизни предметов видел отражение того, как сам мог бы жить и умереть, влача существование тщательно оберегаемой кухонной тарелки. Он был пьян, движения его были медленными и нарочитыми. Он огорчился, когда работа была закончена и Джонатан зевал уже так, что усомниться в смысле этого жеста было невозможно. Часы, проведённые ими в разговорах, пролетели, казалось, вдвое быстрее, но теперь, когда уже стемнело и ничего не оставалось делать, как следить за Джонатаном, развешивавшим на батарее мокрое посудное полотенце, Мох ощутил, как веки налились тяжестью. Он ни на мгновение не задумывался, где будет спать. Джонатан указал на дверь рядом с кладовкой.
Вслед за Джонатаном Мох одолел пролёт лестницы и попал в простую, но уютную комнату. Матрас на простой деревянной раме стоял возле открытого окна. Из крана рукомойника капала вода, разъевшая эмаль раковины и железо под нею. И опять он в жизни предметов видел своё отражение. Мох высчитывал, где был он, когда устанавливали рукомойник. Был ли он хотя бы рождён? Он сел на край кровати и зевнул.
– Не роскошно, но выспаться тут вы должны хорошо, Убийца, – сказал Джонатан не без добродушия.
– Мох. Меня зовут Ламсден Мох, но вам это уже известно. – Он следил, как отреагирует Джонатан.
Джонатан сделал вид, что обдумывает услышанное с полнейшей серьёзностью.
– Не многим лучше, вообще-то, – выговорил он наконец. Оба мужчины хмуро хмыкнули.
– Я знаю, кто вы такой, Джон. – Мох не собирался раскрывать этого до утра. Просто само выскочило: порыв, подбодрённый спиртным. Джонатан присел на край кровати. Он глянул на Моха повлажневшими глазами.
– Разумеется. Я так и полагал, – сказал он. – Так что, пришёл убить меня?
– Нет, – сказал Мох. – Я тут не за тем, чтобы убить вас. Понятия не имел, что вы тут. Откуда мне было знать? Но раз уж мы нашли друг друга, я и впрямь припас несколько вопросов.
Джон Машина протестующе поднял руку и покачал головой:
– Вопросы ещё хуже.
– Почему?
– В своей жизни я натворил много ужасного. Надругался над теми, кто меня любил. Мои поступки привели к чудовищным последствиям, у меня никогда не хватало силы придержать их наступление. Единственный выход, какой я сумел отыскать, это сделаться призраком.
– Это не выход, это трусость. События не остановить, если отрешиться от самого себя. Вы просто оставляете другим разгребать чёртово месиво.
– Это я знаю. Только в конечном счёте все выравнивается, и жизнь может продолжаться. – Джон потянулся всем телом. – Я отвечу на один вопрос. Всего один.
Мох сердито тряхнул головой.
– Задавай его, – произнёс Джон.
– В тот день на волноломе я впервые в жизни почувствовал себя замешанным в смерти. Те истории, о каких я рассказал вам, они были ужасными, но они просто подтвердили мои опасения: сквозь меня проходит тёмная нить. Потому как, Джон, откровение вроде этого не просто результат дурного выбора. Оно приходит основательным раскрытием чьей-то истинной природы. Оно отравляет всё, что наступит потом, оно бездонно.
– Ламсден. Один вопрос…
– Вы когда-нибудь любили Меморию? Или она была просто источником дохода?
Джон, похоже, опешил. Он скрестил руки и уставился в пол. И наконец выдавил из себя:
– Да.
– Тогда почему?
– Как ты прозорливо заметил, Мох, я трус. Трусость толкает человека на поступки, которые он никогда не сможет себе простить.
– Вам известно, что она жива?
Джон тяжело вздохнул:
– Да, слышал.
– Я собираюсь найти её. Думаю, она вернулась на остров Козодоя.
– Возможно. Может быть, тебе следовало бы оставить её в покое.
– Вы не первый, кто говорит мне это. Не могу. Пойдёмте со мной, Джон. Исправим, что можно. – Глаза Моха загорелись внезапной страстью. – Помогите мне найти её. Мы совершим это вместе.
Джон покачал головой, грустно улыбаясь.
– Мне нельзя. Я всё ещё трус, понимаешь? Ты иди, если должен. Я уже стар. Я не в силах больше смотреть на то место. Оно заколдовано. – На лице его выступил пот, кожа всё больше бледнела, обретая жёлтый оттенок. – Я не могу. Прости меня.
– Не знаю, смогу ли, – вздохнул Мох.
Джон взорвался хохотом и выпрямился. Поправил на себе рясу.
