Воспользовавшись полоской перекрученных хвойный деревьев, они сумели добраться до вершины, откуда был виден причал. Тот своей кирпичной кладкой выдавался в море, как поражённый артритом палец. На идущей вдоль берега дамбе стоял Радужник, голова которого была укутана в чёрную ткань. Оцелусы кружили вокруг него на дистанции семи футов
[20]. Мох краем глаза заметил, как Шторм внимательно вглядывался в его лицо: ждал реакции. Имоджин была поодаль, тоже на дамбе, но там, где она продолжалась по другую сторону причала. Она разглядывала море в военный бинокль, знакомый Моху по снаряжению в грузовике. Она опустила его на грудь и, сложив пальцы, свистнула Радужнику. Вытянув руку, словно пистолет, указала на что-то в море. Тот медленно склонил голову, но не посмотрел: ему давно уже было известно то, что она разглядела. Мох до того засмотрелся на друзей, что едва не пропустил появление шаланды. Было ясно видно карету, привязанную к палубе тяжёлыми канатами. Эхо расположился на носу: чудище вместо резной фигуры. Радужник нерешительно шагнул вперёд.
Судно опасно накренилось на волне, канаты на пределе удерживали карету. Вода заливала палубу. Разлохмаченные тракторные шины, развешанные по борту шаланды, были единственным, что защищало её при соприкосновении с древним камнем причала.
Шторм шагнул вперёд, выйдя из-за деревьев. Мох рванул его обратно.
– Не сейчас, – сказал он. Шаланда была ближе к берегу, чем он ожидал, и Радужник, похоже, решился на противоборство.
Взгляд Шторма словно говорил, что он готов бросить вызов Моху, но вместо этого он отошёл на несколько шагов назад. Мох, отступив, присоединился к нему, прячась за стволом самого большого дерева.
– Они ждут шаланду, – сказал Мох. Сквозь ветки судно казалось похожим на игрушку на фоне моря и темнеющего острова Козодоя вдалеке. – Туннель далеко отсюда?
– С милю. Может, меньше.
– Почему они не прячутся? – задался вопросом Мох, не ожидая ответа.
– Женщина прячется, – сказал Шторм.
И это было правдой. Имоджин передвинулась в тень старой лебедки, установленной на круглом бетонном блоке. Она стояла, не двигаясь, прильнув к ржавому колесу диаметром вдвое больше её роста. Шторм протянул Моху свой бинокль.
– Подруга ваша выглядит не очень-то.
Это-то Мох мог разглядеть даже без бинокля. Радужник прошёлся по дамбе и поднялся на причал. Сделал несколько шагов и пал на колени, будто для молитвы. Оцелусы сплотили свой круг.
– Что он задумал? – гадал Мох.
– Когда они свезут эту карету на причал – вот где наш шанс. Нам нужно нанести им удар до того, как они сориентируются, но не раньше, чем шаланда отойдёт назад. Нам нужно, чтобы за их спинами была вода. – Шторм чертил схемы на песке. Мох не обращал на него внимания.
– Он намерен побороться с ними, – произнёс Мох.
– Это было бы большой ошибкой. Он не соперник этому чудищу. Я сам убедился в его силе. Оно в клочки его разорвёт.
Вода с поразительной мощью заливала приливную полосу берега, поглощая лужи и покрывая обсиженные казарками скалы. Шаланда неуклюже переваливалась с волны на волну. По-видимому, на её борту было всего два члена команды. Они двигались по палубе, готовясь причалить. Дым, валивший из единственной трубы, несло ветром на берег. Мох заметил третьего моряка в рулевой рубке, напоминавшей скорее сарайчик из гофрированного металла.
Мох вышел из-за деревьев и заскользил по обращённому к морю склону дюны, направляясь к причалу. Голову будто обручем сковало. Он вцепился в винтовку обеими руками, чтобы они перестали дрожать. Для него больше не существовало Шторма, меньше всего его заботило, идёт тот за ним или нет. Опасность и ужас того, что он задумал, переносить ему одному. Он встанет плечом к плечу с Радужником.
Почва стала твёрдой. Он побежал вдоль основания дюны и присел, согнувшись, за дамбой. Имоджин находилась меньше чем в двух десятках шагов, но была до того поглощена событиями, разворачивавшимися на причале, что не заметила его. Шаланда добралась до причала и прильнула к кирпичной кладке. Скрежет раздался оглушающий. Столб воды вознёсся высоко в воздух и осыпался дождём на Радужника. Тот, казалось, этого и не заметил. Канаты, державшие карету, натянулись. Эхо влез в свою упряжь. Один из матросов вскочил на край борта и прыгнул на причал. Другой бросил ему причальный конец. Намотав его на плечо, первый затрусил вдоль шаланды. Было видно, как третий матрос суматошно выскочил из двери своего сарайчика. Клуб дыма вырвался из трубы, когда замолк двигатель и движение судна замедлилось. Наконец шаланда причалила, сокрушая защитные шины о кирпич причала. Матросы разнесли тросы на два причальных кнехта. Когда тросы были закреплены, матросы вскочили на палубу и вытащили металлические сходни, перекрыв ими пространство между шаландой и причалом. Криком оба матроса подавали друг другу команды. В голосах их явно ощущался страх: работать приходилось в состоянии, далёком от устойчивости. Они умело освободили карету от пут и выбили клинья из-под колес. Когда все канаты спали, Эхо налёг на упряжь. Карета двинулась вперёд. Матросы, работая, старательно отводили взгляд. В дюжине шагов от Эха теперь стоял, опустив руки, Радужник. В мрачном свете над его головой оцелусы зло горели каплями расплавленного серебра.
Крутая волна с силой ударила в судно. Эхо вновь напрягся, таща за собой карету. Та мучительно, шатко и валко сползла по металлическим сходням на причал. Как только она освободила шаланду, матросы сняли канаты с кнехтов. Винты вспенили воду, и шаланда отошла от причала в облаке дизельного дыма, бросая сходни, которые полетели в тёмную воду. Матросы даже голов не повернули, чтобы посмотреть, что за беду вызвал их отход.
Карета покатилась по причалу. Подвеска и обитые сталью колёса нещадно скрипели под кузовом. Морские водоросли, зацепившись за резные украшения, тащились следом за каретой. Радужник пошёл ей навстречу.
Времени бежать уже не было. Мох вскинул винтовку к плечу. Задержав дыхание, он прицелился в Эхо, совмещая его голову с прорезями мушки на стволе. Ладони его, державшие винтовку, покрылись потом, пришлось поменять хватку. Он слегка надавил на спуск. Высокий неумолкающий визг в ушах, казалось, грозил разорвать ему череп. За спиной взревел двигатель. Мох не обратил на него внимания, посчитав за акустический выверт, порождённый отходящей шаландой. Закричала Имоджин. Опустив винтовку, Мох обернулся. Впереди длинного облака пыли на них мчался грузовик Имоджин. За ветровым стеклом, заляпанным грязью, виднелось лицо Шторма – ошибиться было невозможно. Он направлял грузовик на причал, но слишком уж быстро мчался. Ещё несколько мгновений, и он сшиб бы Радужника. Мох, не целясь, пальнул в грузовик, но пуля пролетела мимо. Вторая пуля разнесла ветровое стекло на тысячу осколков, но не смогла остановить движения машины.
– Беги! – гаркнул Мох Имоджин. Сам побежал, размахивая руками и крича, но голос его потонул в грохоте грузовика, въезжавшего на причал. Мох прыгнул и приземлился на каменистом песке. Имоджин пропала за стеной пыли. Шторм потерял управление. Грузовик сильно накренился влево. Летя по инерции, он завалился набок, сорвав брезентовое покрытие кузова, и отправил в воду кувыркавшиеся ящики и оборудование. Большой кусок престарелого причала, не выдержав веса, рухнул под остановившимся грузовиком, кабина ушла под воду, колёса крутились в воздухе.
