Проходили часы, свиста он больше не слышал, хотя собаки скорбно выли во тьме. Мох бросал в огонь куски крохотного задника, когда услышал, что дерево, забаррикадировавшее входную дверь, упало. Он бросился на лестничную площадку и глянул вниз. В брешь просунулась рука с фонарём, потом пропала.
– Здесь теплее, – произнёс старушечий голос.
– Осторожнее, полы прогнили, – сказал мужчина.
– Ну ты, я здесь не в первый раз. Свети лучше, не то я в стену упрусь, – сказала женщина.
– Кто там? – выкрикнул Мох.
Крохотная женщина, закутанная в громадный шарф, в мужской шапке на голове и в сапогах посмотрела вверх по лестнице, сложив губы и сморщив нос. Очки её сверкали в свете фонаря. В руке она держала чёрный докторский саквояж. За её спиной встал мужчина и, убедившись, что женщине ничего не грозит, тоже глянул вверх. Одет он был в шерстяное пальто до колен и с капюшоном. Кожаные сапоги у него поднимались выше колен. Мох узнал его сразу же: это он был в доме корабельного плотника в ту ночь, когда Мох увидел Эхо. Дыхание обоих пришедших белым паром поднималось в воздух.
– Меня зовут Мэй, – назвалась женщина. – Где девушка?
Что-то в уверенности её голоса заставило его понять: смешно было бы говорить что-либо, кроме правды. Он так и сделал.
– Здесь, наверху.
– Тогда я иду наверх. – Заявив так, Мэй поднялась по ступеням с грацией жука-скарабея, взмахивая руками и оступаясь.
– Мэй, осторожней, – остерёг мужчина.
– Умелец Ворон, ты больше старуха, чем я.
Мох не сводил с этой пары глаз, пока они не поднялись на площадку. Он отступил от Мэй, а та смотрела на него, будто был он ещё одной причудливой куклой среди украшавших стену у него за спиной. Вблизи Мэй выглядела на все восемь десятков с большим лишком лет. Никогда не видел Мох женщины с такой густой сетью морщин. Он бросил на Умельца Ворона вопрошающий взгляд.
– Позже, – отозвался тот. – Прежде всего нам надо увидеть Имоджин.
– Ну, и где она? – Взгляд Мэй устремился в конец длинного коридора, к комнате, освещённой огнём очага. – Не важно. – Она прошла мимо Моха с видом женщины, привыкшей к повиновению других. Умелец Ворон вежливо пропустил Моха вперёд и лишь потом последовал за всеми. Едва войдя в комнату, старуха сняла с головы шарф и разложила его в ногах кровати. В замешательстве стоял Мох в сторонке, пока Мэй раскрывала веки Имоджин, осматривала её рот и проверяла пульс.
– По-моему, у неё переохлаждение, – сказал Мох.
Мэй глянула на него, как на придурка, потом перевела взгляд на Ворона. Открыла свой саквояж, достала стетоскоп и выслушала звук её сердца. Мэй понюхала её дыхание, осмотрела её ладони. Ещё раз заглянула в саквояж и вынула пузырёк, заполненный какой-то сушёной травой. Мэй вручила пузырёк Моху.
– Что это? – спросил он.
– Чай. Убить готова за чашечку.
– Мэй… – начал Мох. Было странно с такой фамильярностью называть её по имени, когда познакомились они всего пять минут назад. Он почувствовал, как Умелец Ворон мягко взял пузырёк из его руки.
– Если б это было переохлаждением, она умерла бы много часов назад, – заявила Мэй.
– Что же тогда?
– Насколько хорошо ты знаешь эту юную леди? – спросила Мэй, разглаживая волосы Имоджин.
– Достаточно хорошо, – ответил Мох. И, говоря это, осознал, как мало на самом деле ему известно.
– Хорошо. – Мэй села на край кровати. – Прости меня, я стара, и никто не предложил мне стул. – Она сердито глянула на Умельца Ворона, который, отыскав старый чайник, по-видимому, направился куда-то за водой. Взгляд Мэй вновь обратился на Моха. – Так ты не знаешь, случалось ли это раньше?
– Что случалось раньше?
– То, что её сознание переносилось
[23].
– Что это значит?
– Раньше я уже видела такое. Это значит, что кто-то отделил её сознание от физического тела и перенёс в чьё-то другое.
– Быть не может, – выпалил Мох.
– Как я говорю, так и есть. Она, может, даже и не знала, что происходит. Умелец Ворон сказал, что она лишилась сознания из-за холода. В тот момент она, должно быть, испытывала слабость, никакого сопротивления. Кто-то воспользовался этим и урвал. Суть её вылетела из тела, оставив его позади, как слетевшую разношенную тапочку.
– Куда? – спросил Мох, не уверенный в том, что ещё долго сможет выносить всю эту чепуху. Вернулся Умелец Ворон с чайником, набитым снегом. Он расчистил место в угольях и, опустившись на колени, стал готовить чай.
Мэй пожала плечами:
– Можно только гадать. Незачем даже пытаться понять это.
– Кто мог бы осуществить перенос?
Мэй пожевала нижнюю губу:
– Что сказать, Чёрная Карета вернулась. Так что, думаю, погадать мы можем.
Мох с гудящей головой рассеянно бродил по комнате. Подошёл к столу, заваленному бумагами и книгами. На нём стоял серебряный чернильный прибор в виде головы циркового слона на круглом основании из дерева. Мох поднял его и прикинул на руке вес. На слоновьей голове сидела крошечная обезьянка. Она откинулась, открыв скрытую чернильницу. Чернила высохли давным-давно. Мох поставил прибор обратно.
– Чем я могу ей помочь? – спросил он.
– Вы должны побыть с ней тут, – сказал Умелец Ворон. Он дал Мэй и Моху по чашке чая. Мох посмотрел на фарфоровые чашки, любопытствуя, откуда они взялись, но ему было не до расспросов. – Если не останетесь, другие убьют её. В их глазах она будет выглядеть порченой. Дурным знамением.
– Другие? Так вас ещё больше?
– Ну конечно же нас больше, – сказал Умелец Ворон. – Милях в пяти отсюда есть небольшое селение. Мэй – одна из старейшин. Они уцелели при Чистке. В последнее время в селении многие умерли таинственной смертью, и народ верит, что это делает ведьма, которая живёт в монастыре, в заболоченном лесу. Понимаю, звучит это как нелепая сказка, только они понесли подлинные утраты и живут в жутком ужасе. Один из мужчин так дочь потерял. Если они увидят Имоджин, они не позволят ей жить. Суеверия тут укоренились слишком глубоко.
