– Надо же, старье какое.
Но Кристина проворно вскочила на ноги:
– Пойдем посмотрим!
Шарманщик стоял на тротуаре, прямо под ними. Фронтовик в солдатской полушинели и фуражке, с двумя медалями на груди. Шарманка была установлена на разболтанной, стянутой веревками четырехколесной раме от детской коляски. Звучал органчик столь резко и нестройно, что казалось, музыка не льется из него, а высыпается, как если бы ноты были некими материальными предметами из стекла или металла, которые с дребезгом падают к ногам мужчины.
Немного спустя он взглянул вверх, увидел двух девушек в окне и сдернул с головы фуражку. Фрэнсис пошла за своей сумочкой. Не найдя в ней ничего меньше шестипенсовика, она секунду поколебалась, но все-таки вернулась к окну и осторожно кинула монетку вниз. Мужчина ловко поймал ее в фуражку, сунул в карман и снова взмахнул фуражкой, другой рукой продолжая непрерывно крутить шарманку.
Солнце нагрело подоконник по-летнему жаркими лучами. Кристина уселась поудобнее, закрыла глаза и слегка запрокинула лицо. В уголках рта у нее остались крошки, губы все еще блестели от масла. Фрэнсис улыбнулась, глядя на подругу, а потом тоже закрыла глаза, вся отдаваясь солнцу, чудесному мгновению и незатейливой мелодии, столь остро напомнившей об одном особенном периоде военного времени.
Голос шарманки дрогнул и на миг захлебнулся. Мужчина двинулся прочь, на ходу доигрывая мелодию. Когда он повернулся, чтобы сойти с тротуара, стало видно, что к спине полушинели прикреплен кусок картона, на котором краской написано:
ИЩУ РАБОТУ!
ГОТОВ ВКАЛЫВАТЬ!
Фрэнсис и Кристина смотрели, как он переходит через улицу.
– Как же им помочь? – вздохнула Крисси.
– Не знаю.
– На следующей неделе в Конвей-Холле будет собрание «Благотворительность на марше». Там Сидней Вебб
[10] выступит, между прочим. Ты должна прийти.
Фрэнсис кивнула:
– Я подумаю.
– Но не придешь ведь!
– Просто не вижу особой пользы в подобных мероприятиях, вот и все.
– Да уж, куда лучше остаться дома, отчистить пару унитазов.
– Ну, чистить унитазы так или иначе нужно. Даже Веббам, полагаю.
Фрэнсис не хотелось продолжать тему. Что толку-то? Вдобавок в голове у нее по-прежнему неотвязно крутилась песенка. Шарманщик уже свернул за угол, и мелодия постепенно таяла вдали, последние струйки звуков плыли в воздухе, похожие на тонкие, но цепкие нити по краю неподрубленного полотна.
Как ярко розы Пикардии
Сверкают в серебре росы.
Прекрасны розы Пикардии,
Но нет средь них…
– А вот и Стиви, – сказала Кристина.
– Стиви? Где?
– Вон, внизу. К дому подходит.
Фрэнсис перегнулась через подоконник и увидела высокую, ладно сложенную девушку, которая направлялась ко входу в здание.
– О, – вяло обронила она, – у нее сегодня нет занятий.
– Школа закрыта на три дня. Какие-то сорванцы пробрались туда ночью и устроили потоп. Стиви с утра ушла в мастерскую – у нее теперь новая, в Пимлико.
Они еще немного постояли у окна, потом молча вернулись на свои прежние места на полу. Сетка электрического обогревателя потускнела и тихонько потрескивала, остывая. Вскоре на лестничной площадке раздались шаги, и в замке проскрежетал ключ.
Входная дверь находилась прямо напротив комнатной.
– Привет, Поганка, – сказала Кристина, когда Стиви переступила порог.
– Привет, – откликнулась Стиви и тут же добавила: – О, Фрэнсис! Рада тебя видеть. Что, выбралась в город?
Она была без пальто, без шляпы и курила сигарету. Короткие темные волосы зачесаны со лба назад, совершенно не по моде. Платье простое, как холщовый рабочий комбинезон; рукава закатаны до локтя, и в глаза бросаются тонкие жилистые руки с костлявыми запястьями. Как всегда, Фрэнсис поразило, насколько независимо, если не сказать вызывающе Стиви держалась – всем своим видом она словно говорила, что ей плевать, восхищаются ею окружающие или считают придурковатой. На плече у нее висела тяжелая сумка, которую она, войдя в комнату, с глухим стуком сбросила на пол.
Она посмотрела на обогреватель, на шпажки, улыбнулась и осторожно поинтересовалась:
– Что тут у вас? Детский полдник?
– Стыдоба, правда? – ухмыльнулась Кристина. С появлением Стиви она заговорила совсем другим тоном, ненатурально игривым, который Фрэнсис знала и не любила. – Бедняжка Фрэнсис вынуждена приходить к нам со своей жрачкой. Нам страшно повезло, что она такая умница! Махнемся – кусок сдобы на пару сигарет, а?
Порывшись в кармане, Стиви достала портсигар и зажигалку:
– Идет.
Она отрезала себе ломоть и уселась в плюшевое кресло, касаясь коленом плеча Кристины. Теперь Фрэнсис заметила, что ногти у нее черные от глины, а на левом виске – грязный, смазанный отпечаток большого пальца, похожий на синяк.
Кристина тоже заметила пятно на виске и потянулась, чтобы его стереть.
– Ты похожа на трубочиста, Стиви.
– А ты, – ответила она, с удовольствием рассматривая Кристинино мятое платье, – похожа на любимую шлюшку трубочиста. – Она откусила большой кусок булки. – Ну, если не считать прически. Как тебе прическа, Фрэнсис?
Фрэнсис в этот момент прикуривала, и Кристина ответила за нее:
– Жутко не нравится, ясное дело.
– Ничего подобного, – возразила Фрэнсис. – Хотя у нас на Чемпион-Хилл она вызвала бы нездоровый ажиотаж.
Кристина фыркнула:
– Что говорит только в ее пользу, по моему мнению. Мы со Стиви на прошлой неделе были в Хаммерсмите – и с каким же негодованием на меня все смотрели, даже не описать! Хотя никто и слова не сказал, разумеется.
– Да кто ж тебе скажет чего-нибудь в лицо, в таком-то квартале. – Стиви доела свой ломоть и облизала грязные пальцы. – Одно время, знаешь ли, Фрэнсис, я жила на Бромптон-роуд. Снаружи во всем такая благочинность – мама моя! Сосед работал в крупной судоходной компании. Женушка его не расставалась с Библией. Церковь по воскресеньям аж три раза, и все такое. Но каждый божий вечер они чуть ли не кочергами друг дружку лупили – через стенку было слышно. Вот вам и класс служащих. С виду смирные. По речам смирные. Но под всеми этими салфеточками и кружавчиками кроется все то же скотство. Нет, по мне, так лучше простой трущобный люд. Они хотя бы скандалят в открытую.
Кристина вытянула ногу и легонько толкнула Фрэнсис.
