И Миа, и Анджела… все мертвы.
Только я жива.
Мне говорили, что это чудо. Погибли на месте все – оба парамедика, Анджела, Миа, мой нерожденный ребенок.
А я осталась.
Но почему я?
Снова наше время
Глава тридцатая
17 февраля 2007 года
Помните женщину из замерзшего озера? Ту, которую мы привезли в больницу без признаков жизни? Прежде чем ее реанимировали, она была мертва не меньше сорока минут. Звали ее Софи. Почему-то я никак не могла ее забыть.
– Ты не знаешь, та утопленница из озера вышла из комы? – спросила я у Билла, когда мы ехали на очередной вызов.
– Вчера как раз о ней спрашивал, – ответил он. – Говорят, так и не очнулась. Может быть, навсегда останется «овощем».
Я выглянула в окно. Мы мчались мимо детской площадки.
– Притормози, хорошо? Здесь повсюду дети.
– «Притормози», «не спеши» – только это от тебя и слышу! А ничего, что мы «Скорая помощь»? Нам вообще-то положено спешить!
– Ты же знаешь, как я к этому отношусь, – ответила я.
Мы с Биллом полгода проработали вместе, прежде чем я решилась рассказать ему о катастрофе, случившейся двадцать лет назад. Он удивился, что после такого ужаса я решила пойти в парамедики – как удивляются большинство людей, когда об этом слышат. Я и сама не знаю, чем это объяснить. Должно быть, я просто рождена для этой работы.
Мы проехали квартал насквозь и едва не столкнулись с двумя полицейскими машинами, выруливающими из-за угла.
На месте происшествия – парковке в криминальном районе – полицейские оттесняли на тротуар зевак. Пострадавший лежал лицом вниз на асфальте, рядом с проржавевшим белым грузовичком. Мы с Биллом вытащили носилки и бегом бросились к нему.
Возле тела истерически рыдала женщина.
– Скорее! – восклицала она. – В него стреляли! Он ранен!
Один из полицейских поддержал ее под локоть и помог подняться.
– Отойдите немного, мэм. Дадим медикам сделать их работу.
Присев над раненым, я увидела, как расплывается у него на правой лопатке алое пятно.
– Перевернем, – сказала я Биллу.
Мы перевернули раненого на спину. На вид ему было лет пятьдесят с небольшим: редеющие волосы до плеч, бородка – и еще одно кровавое пятно на груди.
– Входное отверстие, – сказала я. Пощупала пульс и, встретившись с Биллом глазами, кивнула. – Живой. Кладем на носилки.
Вдвоем мы погрузили раненого на каталку и повезли к машине. Навстречу нам из-за угла вырулил автобус с телевизионщиками. Он с визгом затормозил, корреспонденты высыпали наружу; оператор принялся снимать, а женщина-репортер с микрофоном наперевес понеслась к зевакам на тротуаре отыскивать свидетелей.
К этому времени мы уже вкатили каталку в машину. Я зашла внутрь, Билл захлопнул за нами двери, прыгнул на сиденье водителя, и с включенной сиреной и мигалками мы помчались прочь.
Все это было для меня естественно, как дыхание. Кровь, крики, суматоха. Моя повседневная жизнь.
Глава тридцать первая
В больнице нас уже ждала вся команда неотложки. Раненого вкатили внутрь. Я в нескольких словах объяснила врачам, что их ждет: пулевое ранение навылет, правая часть грудной клетки. Раненого повезли в операционную – я осталась снаружи.
Полчаса спустя, закончив отчет, я обнаружила, что смена подходит к концу. Пора было домой, но что-то заставило меня подняться на лифте на седьмой этаж. Туда, где лежала женщина из озера, о которой я почему-то все время вспоминала.
– Как она? – спросила я у молодого дежурного на сестринском посту. – Улучшений нет?
– Боюсь, что нет, – ответил тот. – Хотя вокруг нее все время люди. Вчера вот приходил парень, играл для нее на гитаре и пел. Очень симпатичная у нее семья.
– А в какой она палате?
– Во второй слева. Если хотите заглянуть, то очень кстати: кажется, у нее сейчас сестра. Думаю, она рада будет поблагодарить человека, спасшего ее сестру от смерти.
– Спасла-то не я, – уточнила я. – Спас дефибриллятор. Я ее только отогрела.
Медбрат взглянул на меня так, словно хотел сказать: «Да ладно, не скромничайте!» – и жестом пригласил зайти в палату.
Даже не знаю, почему мне было так неловко. Не хотелось встречаться с сестрой этой женщины, отвечать на ее вопросы или, того хуже, выслушивать благодарности. Я ведь всего лишь выполняла свою работу.
Да и потом, если уж говорить откровенно: за что тут благодарить? Жизнь иной раз к нам безжалостна. Софи провела без дыхания сорок минут; и шансы на то, что она выкарабкается, не говоря уж о возвращении к нормальной жизни, уверенно стремятся к нулю.
И все же, словно влекомая какой-то неодолимой силой, я двинулась к палате.
Осторожно постучала в приоткрытую дверь. Никто не откликнулся. Я заглянула внутрь и обнаружила, что в палате нет никого, кроме самой Софи, лежащей в коме.
Ритмично попискивал кардиомонитор – значит, сердце бьется ровно. Повсюду стояли вазы с цветами, на подоконнике – стопки журналов. Не сводя глаз с женщины, я подошла к ней ближе.
Сейчас она выглядела куда более живой, чем тогда, в «Скорой», хотя, конечно, цветущим такой вид тоже не назовешь. Лежит на спине, руки скрещены на животе, словно у покойницы, приготовленной к похоронам. Сухие, потрескавшиеся губы. Лицо цвета пепла.
Я склонилась над ней, долго всматривалась в лицо.
– Ты отчаянно борешься за жизнь, – тихо проговорила я. – Но зачем? Что держит тебя здесь?
Она молчала.
– Ты здесь? – спросила я. – Слышишь меня?
– Думаю, она нас слышит, – раздался голос со стороны двери, и я едва не подпрыгнула от неожиданности.
Обернувшись, увидела хрупкую блондинку примерно моего возраста.
– Прошу прощения, – проговорила я, испытывая страшный стыд. – Я не хотела мешать…
Она взглянула на мою форму.
– Все в порядке. Вы, должно быть, парамедик?
Я кивнула, и она подошла ближе.
– А я Джен, сестра Софи.
– Рада познакомиться.
Мы пожали друг другу руки. Наступило неловкое молчание.
– Мне очень жаль, что с ней случилось такое несчастье, – произнесла я наконец. – На дорогах в ту ночь что-то страшное творилось.
Джен оперлась о подоконник.
– Да, мне тоже так говорили. Послушайте… не знаю, как благодарить вас за то, что вы сделали. Вы вернули ее к жизни. Мы все очень вам благодарны.
Я неловко отмахнулась.
