– Не может быть, чтобы ничего. Тогда вы бы не стали таскать сюда все это барахло. И кстати, если уж хочешь знать, это на самом деле моя палатка.
– Неправда, – потрясенный наглой ложью Тедди, Саймон выглянул из палатки. – Брик отдал ее всем нам. Она такая же твоя, как моя.
– Но не Кристофера.
– Для троих в ней не хватит места.
– Не имеет значения. Можешь спать снаружи. Ты же просто рядовой.
– Ты поменял все правила!
– Да? И что? А раньше они какими были?
Кристофер, еще недавно притихший, заговорил:
– Ты назвал свои условия. Теперь я обдумаю их и завтра скажу, принимаем мы их или нет. А ты их на всякий случай запиши.
– Значит, сейчас вы не собираетесь объяснять мне, что тут у вас происходит?
– Нет. И если ты хоть кому-нибудь скажешь про это место, вообще никогда не узнаешь.
Тедди взглянул на него.
– Хочешь драки?
– Не особенно.
– «Не особенно» – ну и что это значит, можно узнать? Струсил? Как пить дать. Ты не только подлец, но и трус.
– Я не трус!
Саймон выполз из палатки: они стояли, гневно глядя друг на друга. Тедди побагровел, Кристофер стал бледным от ярости. Выхватив свой перочинный нож, Тедди открыл самое большое лезвие. Господи, мелькнуло в голове Саймона. Ему нельзя хвататься за нож, ведь у Кристофера нет ножа. Неужели он настолько подлый?
Но Тедди шагнул к палатке, ударил ножом в крышу и проделал в ней большую дыру. С невнятным воплем ярости Кристофер бросился к нему.
Схватка на равных, сделал вывод Саймон. Хоть Кристофер и был годом старше Тедди, крепостью сложения он не отличался, и кроме того, Тедди в школе научился боксу. Но руки у Кристофера были длиннее, и он боролся, стараясь сбить Тедди с ног, поэтому стоило только Тедди приблизиться для удара, ему грозила опасность очутиться на земле. В ярости оба забыли об осторожности, и два удара Тедди пришлись в лицо Кристофера. Из носа хлынула кровь, один глаз стал как-то странно косить.
Драка кончилась потому, что Кристофер ухитрился схватить Тедди за правое плечо, приподнял, повернул и швырнул на землю с такой силой, что у Тедди перехватило дыхание. Секунду Кристофер стоял над противником, тяжело дыша, потом отвернулся и направился к ручью, чтобы умыться. Когда Тедди наконец отдышался, он заявил:
– Ладно, я скажу тебе мои условия. И будь я проклят, если не запишу их. Если не согласишься на них к одиннадцати часам завтрашнего утра, я объявлю войну! – Он поднялся, потирая правое плечо, и зашагал прочь. На Саймона он даже не взглянул.
Стало тихо. Саймон подобрал нож Тедди и принялся осматривать палатку. Дыра была не очень большая, они могли бы зашить ее или подложить изнутри прорезиненную ткань, так что дождь, если он и пойдет, не навредит припасам, сложенным внутри. Наконец Саймон направился к Кристоферу, стоящему на коленях у ручья. Сняв рубашку, он намочил ее и обмывал лицо; спина у него была костлявая и белая, и он совсем не походил на человека, способного победить в драке.
– Ты здорово дрался, – сказал Саймон. – Честная была победа.
Кристофер перестал тереть лицо рубашкой, и Саймон увидел, что у него не только заплыл глаз и красная струйка все еще течет из носа: Кристофер плакал. Саймон присел рядом с ним на корточки. Когда кто-нибудь плачет, важнее всего – подбодрить его, чтобы он перестал.
– Нам просто крупно не повезло, вот он и нашел нас, – объяснил Саймон. – Но он никому не скажет, вот увидишь. Он хочет к нам. А палатку можно зашить.
Но Кристофер, вытерев нос кулаком и взглянув на измазанные кровью костяшки, возразил:
– Я же собирался выступать против драк. А сам ее развязал! – Его здоровый глаз, полный отчаяния, выглядел чуть ли не хуже подбитого.
– Вообще-то это он начал. Но теперь у нас есть условия, и мы можем их обдумать.
– Да. Надо провести переговоры.
Саймон не ответил. Он думал, не кончатся ли переговоры тем, что им придется уступить желанию Тедди.
* * *
К ужину в Милл-Фарм собралось одиннадцать человек: Вилли пригласила Руперта и Зоуи, опасаясь, что иначе Эдварду будет неуютно в кругу ее родственниц, и мисс Миллимент. Заботясь о Кристофере, она позвала и Тедди, но Кристофер забыл передать ему приглашение, пока не стало слишком поздно. Джуди, Невилл и Лидия демонстративно улеглись в постели, но лишь пока Эллен не ушла помогать Эмили мыть посуду на кухне, а потом затеяли чреватую ссорами игру в больницу, в которой Лидия была пациенткой (с ветряной оспой), Джуди – медсестрой, а Невилл – врачом, но лишь потому, что он мальчик. Но даже без них, с одиннадцатью едоками, расположившимися вокруг стола в узкой длинной комнате, передавать и раскладывать овощи было непросто, в чем убедилась Филлис, прибывшая дневным поездом.
Вилли усадила мать между собой и Джессикой: леди Райдал весь день вела себя так, будто смерть тети Лины, с которой она ни разу не виделась, стала для нее личной трагедией, а выход к ужину (появление на публике в глубоком трауре) – мужественной уступкой, заслуживающей постоянного сочувствия и поддержки. Джессике это удавалось прекрасно, она сразу взяла приглушенный, чуть религиозный тон, какого от нее и ждали, и тем самым взбесила сына и дочь, но по разным причинам: Кристофера потому, что он не выносил притворства, а Нору потому, что это кощунство – кривить душой, ссылаясь на Бога. Кроме того, Вилли изловчилась посадить Эдварда между Зоуи и Анджелой, надеясь смягчить влияние старших участников застолья, но Анджела, одетая в бесформенное бледно-серое платье и не удосужившаяся накраситься, помалкивала и выглядела настолько изможденной, что даже ее мать сказала: «Дорогая, искренне надеюсь, что не ты будешь следующей жертвой ветрянки». Но Анджела ответила, что у нее просто раскалывается голова от боли. У Зоуи, которая обычно кокетничала с Эдвардом (разумеется, в рамках допустимого), тоже был довольно болезненный вид, и Эдварду пришлось завести разговор о подбитом глазе Кристофера: «Ого, старина, какое у тебя тут украшение! Откуда оно?» И Кристофер уже в четырнадцатый раз объяснил, что свалился с дерева. Нора знала, что это ложь, и гадала, что же случилось на самом деле. Подрался с кем-то, думала она. Крис был вспыльчивым, но отходчивым. Самой большой удачей застолья, к удивлению Вилли, стали Руперт и мисс Миллимент, которая с неподдельным восхищением отзывалась сначала о французской живописи, а в дальнейшем – и обо всей прочей. Руперт, который до этого встречался с мисс Миллимент только однажды, когда Клэри начала брать у нее уроки, был очарован этой удивительной дамой, одетой в цвета спелого банана, присутствующие на картинах множества живописцев, которых Руперт особенно любил. Но Луизу, сидящую напротив них, словно заворожили крошки шпината и рыбы, накапливающиеся в складках подбородков мисс Миллимент. Она украдкой делала такие жесты, будто что-то вытирала, пытаясь поймать взгляд наставницы, что с такого расстояния было, конечно, невозможно. А Нора нырнула под стол, выбралась обратно с салфеткой мисс Миллимент и подала ей со словами:
