– Я уронила салфетку и, кажется, нашла заодно и вашу: когда ешь рыбу, без нее не обойтись, правда?
Мисс Миллимент сразу же поняла намек и вытерла большую часть лица, а потом, немного подумав, и свои маленькие очки в стальной оправе.
– Благодарю вас, Нора, – произнесла она.
А Луиза, разъяренная тем, что не она додумалась до такой тактичной и впечатляющей уловки, поспешила спросить:
– Но вам ведь, если не ошибаюсь, нравится и китайская живопись, мисс Миллимент? Помните великолепный рисунок с тремя рыбами на выставке, куда вы нас водили?
– Да, действительно, Луиза. Кажется, вам он понравился больше всех, не так ли? Изысканный рисунок пером – такой простой и совершенный. Как вы думаете, – продолжала она, понизив голос, – в целях безопасности из наших лондонских галерей вывезут хотя бы некоторые из шедевров? Было бы отрадно знать.
– Вы имеете в виду, в случае войны? – уточнил Руперт. – Полагаю, большинство экспонатов разместят в подвалах. Если, конечно, не превратят их в бомбоубежища.
Эдвард нахмурился, глядя на брата: он считал неуместным обсуждать «ситуацию» в присутствии пожилых дам и детей.
– Делай что хочешь, только лошадей не пугай, – произнес он фразу, которой в семействе Казалет подавали сигнал, что пора умолкнуть.
Но Луиза, которая этого не знала, отозвалась сразу же:
– Это слова миссис Патрик Кэмпбелл, но если не ошибаюсь, речь шла о какой-то грубости. Во всяком случае, не о войне.
– Кто это – миссис Патрик Кэмпбелл? – спросила Зоуи, и Руперт взглянул на нее, удивленный не столько ее неосведомленностью, сколько готовностью признать ее публично.
– Актриса, но давняя. Наверное, можно так сказать, потому что это было еще до автомобилей.
Тарелки убрали, Филлис принесла два больших летних пудинга на подносе, который поставила перед Вилли.
– Ура! – оживился Эдвард. – Мой любимый пудинг. А тебе надо было приложить к глазу сырой стейк, – добавил он, поворачиваясь к Кристоферу, который, как заметила Нора, от этого совета слабо позеленел.
– Фу, гадость! – воскликнула она. – Во всяком случае, у нас была только рыба, а от нее, по-моему, мало пользы.
– Ну, не знаю, – задумчиво протянула Луиза. – Это все-таки лучше, чем получить тухлой рыбиной в глаз.
– Чрезвычайно глупое замечание, – заявила мисс Миллимент, которая выпила бокал вина и была не в себе, то есть чувствовала себя лучше, чем обычно. – Естественно, что угодно было бы лучше.
– Еще хуже было бы получить в глаз мокрой медузой, – Нора захихикала.
– Какое скотство! – Анджела повернулась к бабушке за поддержкой, но леди Райдал, чья двойная нить бус из горного хрусталя раскачивалась в опасной близости от летнего пудинга, выпрямилась и заявила:
– Анджела, милочка, девушки не произносят таких слов, как «скотство» или «свинство». Тебе следовало сказать «ужас», если ты это имела в виду.
– Возьми сливок, – сказал Эдвард, подмигивая ей, но ее переполняло отчаяние, и она на него даже не взглянула.
* * *
Беспокойный ужин Полли и Клэри состоялся у них в комнате. Клэри было намного лучше, хотя зуд еще не прошел, но она отчаянно скучала. В тот день она написала пять рассказов – предполагалось написать семь, по одному на каждый смертный грех, – а теперь ей опять стало скучно, потому что она слишком устала, чтобы заняться чем-нибудь увлекательным. Полли изо всех сил старалась не говорить с Клэри о войне, поэтому не могла придумать, что еще сказать. В комнате господствовал Оскар. Несмотря на обильный ужин из потрохов с молоком, он ясно дал понять, что ужин девочек ему более по вкусу. Точно так же он отнесся и к своей лежанке, и хотя Полли уже несколько раз относила его туда, он отказывался даже сидеть на ней и только ждал, когда она перестанет придерживать его, чтобы сразу выпрыгнуть. Он умывался лапками в белых носочках, изредка прохаживался языком цвета свежей розовой ветчины по густому серому меху на боках, хоть он был в безукоризненном порядке. Полли позвала его по имени, он прекратил свое занятие, взглянул на нее сибирскими топазовыми глазами, а потом запрыгнул на кровать Клэри и начал устраиваться на ее тетради, хрустя бумагой.
– Я не против, – сказала Клэри. – Он мне нравится.
– Но если он не спит в своей лежанке, думаешь, он будет пользоваться туалетом?
Она приготовила ему коробку с газетой и горкой золы из бойлера в теплице и поставила в укромный уголок комнаты. На коробку Оскар даже не взглянул.
– Наверняка будет. Кошки – ужасные чистюли.
Обе замолчали, глядя, как Оскар засыпает. Полли заметила, что Клэри поглядывает на нее просительно и смущенно. Она что-то знает, подумала Полли. А если знает хоть что-нибудь, значит, можно и поговорить.
– Мы думаем об одном и том же? – спросила она.
– С чего вдруг? Ты о чем думаешь?
– Нет, ты первая.
– Ну… – начала Клэри и стала заливаться слабым румянцем. – Вообще-то о похоти. Я вроде как знаю, что это, но не совсем. Я бы совсем не думала о ней, но она – один из смертных грехов, а про все остальные я уже написала, кроме чревоугодия, про которое напишу о том, как поросенок превратился в мальчишку – или мальчишка в поросенка, еще не решила. И вот еще это.
– Что – это?
– То, о чем я только что говорила. Похоть. Какого ты мнения о ней?
– Я?.. – медленно заговорила Полли. – Она напоминает мне о Ветхом Завете, вожделении и тиграх. Ну, знаешь, как говорят – тигры вожделеют добычу.
– Слушай, Полл, я не понимаю, как можно считать грешником тигра, который просто хочет есть. Этого не может быть. Я о другом: что это вообще такое? Как она ощущается? Писателям надо знать такие вещи. Как ощущается все остальное, я знаю…
– Спорим, что нет!
– Проспоришь. Ручаюсь, что и ты знаешь, – она полистала тетрадку в поисках своего списка. – Слушай. Гордыня. Когда я писала рассказ про рождение Иисуса с точки зрения хозяина постоялого двора, мне казалось, что это лучший рассказ из всех написанных во всем мире. Чревоугодие. Я вытащила все сиреневые и розовые сливочные конфеты из коробки, которую подарила Зоуи на прошлое Рождество, а вместо них положила противные кокосовые из старой коробки. Сливочные, конечно, я съела сама. Зависть. Я завидую тебе и Луизе, потому что у вас есть мамы. Часто. Почти всегда. Жадность. Я пожадничала купить коробку глиттервакса размером побольше в подарок Невиллу на день рождения. На оставшиеся деньги я купила кактус себе. Уныние…
– Хватит, – перебила Полли. – Можешь не продолжать, со мной бывало почти то же самое.
– Но не похоть?
– Разве что ее можно испытывать и не знать об этом. И если вспомнить о том, как легко впасть в другие грехи, наверное, такое возможно. Смешно, правда? А я думала, если грех смертный, значит, и совершить его гораздо труднее.
