– Думаете, она от кого-то пряталась? Скрывалась? Она чего-то боялась? – недоверчиво спросил я.
Мне трудно было представить свою родственницу, работающую в аппарате Мосгорисполкома, постоянно контактирующую с сотрудниками КГБ и тщательно следящую за тем, чтобы «соответствовать советскому стандарту», в криминальной ситуации, при которой нужно скрываться от нависшей угрозы. Такого просто не могло быть. Зина этого не допустила бы. А если бы, паче чаяния, где-то непоправимо ошиблась, то побежала бы за помощью к своим знакомым в КГБ, а не отсиживалась бы в квартире. В отличие от своего сына, опускающего руки и впадающего в анабиоз, Зинаида Лагутина была деятельной, энергичной и предприимчивой.
– Дик, напомню вам еще раз: Зинаида – лгунья, это правда, но она и мать.
– Вы хотите сказать, что Зине нужен был этот месяц, чтобы ухаживать за сыном, у которого больное сердце? – удивился я. – Но почему тогда не сказать об этом начальству и не попросить отпуск? Причина вполне уважительная, ее бы поняли и пошли навстречу, я уверен. Судя по тому, что о кардиологической проблеме Владимира она сама прямым текстом написала в дневниках, скрывать болезнь сына от сослуживцев не было никакой необходимости. Зачем же надо было придумывать болезнь для себя?
– Именно для того, чтобы ее ни по какому поводу не выдергивали из дома. Не знаю, как в США или в Голландии, а в России это всегда было принято – вызывать для решения срочного вопроса человека, находящегося в отпуске, если он не уехал из города, – пояснил Качурин. – И звонят, и привозят документы на подпись, но это еще полбеды, а стоит возникнуть какому-нибудь затруднению на работе – сразу без церемоний просят приехать, сделать, подменить, заменить. А то и не просят, а приказывают, вызывают официально.
– Хорошо, – кивнул я, – это мне понятно. Зине нужно было находиться дома и никуда не отлучаться. Зачем? Что за необходимость?
– А вот теперь, – голос доктора зазвучал вкрадчиво и таинственно, – мы подходим к самому главному: к болезни Владимира.
Я подумал, что сейчас Эдуард развернет очередную серию разоблачений, в результате чего окажется, что и Владимир был совершенно здоров и никаких кардиологических проблем у него не было. Просто решили мама с сыночком устроить себе каникулы вдвоем взаперти. Просто-таки Ван Клиберн и Рилдия Би. Правда, непонятно, почему он так рано умер, если был здоров…
– Напомню: официальная версия состоит в том, что Владимиру провели экстренную аппендэктомию, после чего проявились осложнения на сердце. Учитывая, что между первой и второй манифестациями заболевания прошло три года, а между второй манифестацией и летальным исходом – шесть лет, в течение которых Зинаида ни разу не упоминала о том, что сын болен или что у него снова приступ, вряд ли можно говорить о по-настоящему тяжелой патологии. Патология, разумеется, была, но не такая, чтобы мамочке нужно было сидеть рядом с сыном с утра до ночи. Кроме того, все мы уже согласились с тем, что уход за сыном-сердечником – причина вполне уважительная, такая, которую не нужно маскировать и скрывать. И мне пришло в голову, что речь могла идти о суицидальной попытке. В этом случае все детали подходят друг к другу просто идеально.
Вилен нахмурился. Я смотрел на него и почему-то совсем некстати думал о том, насколько же разными природа создает человеческие лица. Стоит некрасивому Эдуарду начать двигать бровями – и его лицо оживает, окрашивается эмоциями и становится привлекательным, а вот Вилена с его классически правильным лицом сдвинутые брови сразу делают некрасивым.
– Но при чем тут аппендицит?
– Это прекрасная возможность госпитализировать человека. Операция не опасная, не тяжелая, хорошо отработанная. По этому вопросу я тоже консультировался со старым хирургом, и знаете, что он мне сказал? Что аппендэктомию довольно часто рекомендовали сделать чисто профилактически. Допустим, у человека то и дело возникают боли определенной локализации, симптомы указывают на возможность развития воспаления, а пациенту предстоит длительная командировка. Если в крупный город, то нормально, там и врачи есть, и больницы. А если куда-нибудь на стройку, на целину, в тайгу? Или, что еще хуже, за границу? За границей оказаться на столе у хирурга – это совсем плохо, потому что придется тратить валюту, которую государство бережет как зеницу ока и старается побольше накапливать и поменьше расходовать. Вот в подобных случаях операции делали даже без острого живота, просто в превентивных целях. Удалить отросток и забыть о проблеме навсегда, чем плохо?
Брови Вилена вернулись на прежнее место, и психолог снова стал красавцем.
– Ты думаешь, что Зинаида после суицидальной попытки быстренько спрятала сына в стационар, где он постоянно находился под надзором, а за это время разработала схему с сотрясением мозга, чтобы безотлучно находиться с ним дома? – уточнил он у Эдуарда.
– Думаю, да. После аппендэктомии дольше двух недель в стационаре не держали, выписывали на амбулаторный режим, но и находиться дома месяц Владимиру никто не дал бы, максимум – неделя. Этого было явно мало, учитывая психологическое состояние парня, но показывать сына в таком виде, отпускать его на люди Зинаида не рискнула. Володю нужно было выдержать дома, пока он не придет в себя, и постоянно контролировать, следить, чтобы он не предпринял новую попытку суицида. Не знаю, было ли у него и в самом деле осложнение на сердце после операции или это очередная выдумка Зинаиды, чтобы была справка и сына не отчислили из института за прогулы, но если моя версия верна, то это уже не столь важно.
Звучало логично, но неубедительно, во всяком случае, для меня, всю жизнь прожившего в США и Западной Европе.
– Но почему не обратиться к специалисту? К психологу, психотерапевту, психиатру, в конце-то концов? Почему не поместить сына в клинику, где обеспечены и надзор, и охрана, и лечение? Для чего это доморощенное варварство с самолечением, подложными документами и обманом врачей и всех вокруг?
Боже мой, как они хохотали, мои доктор и психолог! Я чувствовал себя полным идиотом. Впрочем, возможно, я им и был, по крайней мере, в их глазах. Отсмеявшись, они объяснили мне, что суицидальная попытка считалась в советской психиатрии безусловным основанием для принудительной госпитализации, а медикаментозное лечение в «дурке», как называли психиатрические больницы, приводило к таким последствиям, что о карьере дипломата и загранкомандировках можно было забыть навсегда. Даже если само по себе лечение проходило успешно, все равно отчисления из МГИМО не миновать. Разве можно держать на дипломатическом поприще человека, у которого проблемы с головой? Да и ни на каком поприще нельзя. После выписки из психиатрической больницы человека автоматически ставили на учет в психоневрологический диспансер по месту жительства, а в большинстве профессий при приеме на работу требовалось предоставить в отдел кадров справку о том, что ты на учете в ПНД не состоишь. В Советском Союзе слово «психиатрия» прочно ассоциировалось у населения с понятиями «сумасшедший» или «шизофреник», без каких бы то ни было нюансов. Да, о жизни в советской стране я, как выяснилось, знал совсем мало, а ведь был уверен, что информирован вполне достаточно, чтобы взяться за исследование, в ходе которого нужно интерпретировать дневники людей, живших в то время… Как же я был самонадеян! Но в то же время какой я молодец, что придумал свой квест! Без психолога Вилена, доктора Эдика, без нашей милой Галии, без всех этих чудесных молодых ребят, привыкших к свободе выбора и не понимающих, почему нужно придерживаться заранее составленного плана жизни и почему нельзя поменять профессию или место жительства, у меня совершенно точно ничего не вышло бы.
