Эдит покачала головой:
– Возможно, господин. Но Селла выдала ему хлеб и ветчину, а он сказал ей, что намерен найти рыбачью лодку.
– Селла?
– Кухарка, господин.
– Хорошенькая?
– Вполне, – кивнула девушка.
– И твой брат не взял ее с собой?
– Он предложил, но она отказалась.
Итак, Эрдвульф сбежал, но куда? В его распоряжении горстка приверженцев и куча денег, и ему нужно найти убежище. Рыбачья лодка – идея разумная. Малочисленная команда вполне может сидеть на веслах, а парус – нести, но вот куда? Предложит ли ему Этельхельм убежище в Уэссексе? Едва ли. Эрдвульф был бы ему полезен, если бы помог избавиться от Этельстана. Поскольку в этом он не преуспел, в Уэссексе, и уж точно в Мерсии, ему будут не рады.
– Твой брат моряк?
– Нет, господин.
– А его люди?
– Сомневаюсь.
Значит, едва ли он отважится отплыть по Сэферну в Нейстрию на маленькой лодке, поэтому целью будет Уэльс или Ирландия. Если повезет, его лодку заметит в море какой-нибудь датский или норвежский корабль, тут и придет конец Эрдвульфу.
– Если он не моряк и если ты его любишь, то тебе лучше помолиться о хорошей погоде. – Я разговаривал с ней резко и решил, что был груб. – Спасибо, что сообщила.
– Спасибо, что не убил меня, – ответила Эдит.
– Или не послал к Селле на кухню?
– И за это тоже, господин, – смиренно подтвердила она, потом наморщила носик, принюхиваясь к смрадному запаху, наполнявшему комнату. – Это твоя рана? – спросила девушка, и я кивнул. – Точно так же пахло, когда умирал мой отец, – продолжила Эдит, потом замолчала, но я ничего не ответил. – Когда рану перевязывали в последний раз?
– Неделю назад, может больше. Не помню.
Она стремительно развернулась и выскочила из комнаты. Я закрыл глаза. Почему уехал Эдуард? Особо близок с Этельредом он не был, но все же его отъезд из Глевекестра до похорон выглядит странным. Однако король оставил Этельхельма, своего тестя и главного советчика, реального распорядителя власти в Уэссексе. Самое очевидное из предположений заключается в том, что Эдуард решил устраниться от грязной работы, затеянной Этельхельмом. А весь смысл деятельности последнего – заставить лордов Мерсии избрать правителем страны Эдуарда и вынудить Этельфлэд удалиться в монастырь. Да только шиш ему: я еще не умер и, пока жив, буду бороться за Этельфлэд.
Прошло некоторое время. Это было тягучее время наполненной болью ночи. Затем дверь вдруг отворилась и снова вошла Эдит. В руках у нее был котелок и какая-то ткань.
– Не хочу, чтобы ты промывала мне рану, – буркнул я.
– Я делала это для своего отца, – сказала девушка, потом опустилась на колени у кровати и отвернула шкуру, которой я укрывался. И поморщилась от вони.
– Когда умер твой отец? – поинтересовался я.
– После битвы при Феарнхэмме, господин.
– После?!
– Его ранили в живот, господин. Он протянул пять недель.
– Это случилось почти двадцать лет тому назад.
– Мне тогда было семь, но отец не подпускал к себе никого другого.
– Даже твою мать?
– Она умерла.
Я почувствовал, что ее пальцы расстегивают мой пояс. Действовала она заботливо, осторожно подняла тунику, прилипшую из-за гноя.
– Рану нужно промывать каждый день, господин, – с упреком заметила Эдит.
– Я был занят, – огрызнулся я и едва не добавил, что в основном пытался обуздать амбиции ее треклятого братца. Но вместо этого задал вопрос: – Как звали твоего отца?
– Годвин Годвинсон, господин.
– Я его помню. – Действительно помнил – тощий малый с длинными усами.
– Он всегда считал тебя величайшим из воинов Британии, господин.
– Это мнение понравилось бы Этельреду.
Она приложила ткань к ране. Вода была теплой, и прикосновение оказалось на удивление приятным. Эдит оставила ткань полежать, чтобы размягчить запекшуюся гнойную корку.
– Господин Этельред завидовал тебе, – пробормотала она.
– И ненавидел.
– Это тоже.
– Завидовал?
– Он знал, что ты настоящий воин. Называл тебя скотиной. Говорил, ты похож на пса, нападающего на быка: у тебя нет страха, поскольку нет разума.
– Вероятно, Этельред был прав. – Я улыбнулся.
– Он не был плохим человеком.
– А я думаю, что был.
– Это потому, что ты был любовником его жены. Мы выбираем стороны, господин, и иногда привязанность мешает нам рассуждать здраво.
Эдит бросила первую тряпку на пол и положила мне на ребра другую. Тепло как будто рассеяло боль.
– Ты любила его.
– Он любил меня, – поправила она.
– И он возвысил твоего брата.
Девушка кивнула. В свете свечи лицо ее казалось строгим, только линия губ была мягкой.
– Он возвысил моего брата, и Эрдвульф – умный воин, – заявила она.
– Умный?
– Знает, когда нужно сражаться, а когда нет. Знает, как обмануть врага.
– Но в первом ряду он не дерется, – презрительно заметил я.
– Не каждый способен на это, господин, – возразила Эдит. – Но разве ты называешь своих людей во втором ряду трусами?
Я не стал отвечать на вопрос.
– И твой брат убил бы меня и госпожу Этельфлэд?
– Да, – призналась она. – Убил бы.
Ее честность заставила меня улыбнуться.
– Так, значит, господин Этельред оставил тебе деньги?
Эдит посмотрела на меня, впервые оторвав взгляд от раны.
– Согласно завещанию, как мне сказали, это зависело от того, женится ли мой брат на госпоже Эльфинн.
– Выходит, ты осталась без гроша.
– У меня есть драгоценности, подаренные господином Этельредом.
– На сколько их хватит?
– На год, может, на два, – уныло отозвалась девушка.
– Но по завещанию ты не получаешь ничего?
– Если только госпожа Этельфлэд не проявит щедрости.
– С чего ей быть щедрой? – поинтересовался я. – Зачем ей давать деньги женщине, спавшей с ее мужем?
– Она не даст, – спокойно согласилась Эдит. – Зато ты дашь.
– Я?
– Да, господин.
Она начала промывать рану, и я слегка скривился.
– С какой стати мне давать тебе деньги? – резко спросил я. – Потому что ты шлюха?
