– Меня так называют.
– А ты как считаешь?
– Надеюсь, что нет, – ровным голосом отозвалась Эдит. – Но я думаю, ты дашь мне деньги, господин. По совсем другой причине.
– И какой же?
– Я знаю, что случилось с мечом Кнута, господин.
Я готов был расцеловать ее и, когда она закончила промывать рану, так и сделал.
Глава седьмая
Проснулся я от резкого звона церковного колокола. Открыл глаза и на какой-то миг не мог сообразить, где нахожусь. Свеча давно догорела, и единственный свет проникал в комнату через узкую щель над дверью. Свет был солнечный, а это означало, что спал я долго. Потом повернулся, ощутил запах женщины и уткнулся лицом в копну рыжих волос. Эдит пошевелилась, пробормотала что-то во сне, ее рука скользнула по моей груди. Она снова пошевелилась, пробудилась и положила голову мне на плечо. А через несколько ударов сердца тихо заплакала.
Я не мешал ей, пока не насчитал двадцать два колокольных удара.
– Сожаления? – уточнил я наконец.
Она всхлипнула и затрясла головой:
– Нет. Нет-нет-нет! Это колокол.
– Похороны, значит?
Эдит кивнула.
– Ты любила его, – сказал я почти с укором.
Она, видимо, задумалась, потому что ответила не прежде, чем колокол прозвенел еще шестнадцать раз.
– Он был добр ко мне.
Казалось странным, что кузен Этельред мог быть добр, но я ей поверил. Поцеловал ее в лоб и крепче обнял. Мне подумалось, что Этельфлэд убьет меня за это, но мысль, что удивительно, не встревожила меня.
– Тебе следует пойти на похороны, – предложил я.
– Епископ Вульфхерд сказал, что я не должна.
– По причине прелюбодейства?
Эдит кивнула.
– Если всем прелюбодеям запретить, в церкви ни души не будет, – заметил я. – Самого Вульфхерда в том числе!
Она снова всхлипнула:
– Вульфхерд меня ненавидит.
Я хохотнул. Боль под ребрами никуда не делась, но стала глуше.
– Что смешного? – вскинулась девушка.
– Меня он тоже терпеть не может.
– Однажды он… – начала она, но осеклась.
– Однажды что?
– Ну, ты знаешь…
– Правда?
Эдит кивнула:
– Епископ потребовал, чтобы я исповедалась, потом заявил, что отпустит мне грехи, только если я покажу ему, чем занимаюсь с Этельредом.
– Ты согласилась?
– Нет, конечно! – В ее голосе слышалось возмущение.
– Зря.
Девчонка вскинула голову и посмотрела на меня. Глаза у нее были зеленые. Смотрела она долго, затем потупила взгляд.
– Эльфинн говорила, что ты хороший человек.
– А ты?
– Я утверждала, что ты скотина.
Я расхохотался:
– Да ты ведь меня никогда не встречала!
– И она твердила то же самое.
– Однако права была ты, – решительно произнес я. – А Эльфинн ошибалась.
Эдит негромко захихикала. Это лучше, чем плач.
Мы лежали и слушали, как поют петухи.
* * *
Пока я одевался, колокол все еще звонил. Эдит лежала под одеялами из шкур и наблюдала за мной. Я облачился в одежду, в которой путешествовал: промокшую, грязную и вонючую. Потом наклонился поцеловать ее, и боль накатила снова. Она была не такой жестокой, но не исчезла.
– Ступай и позавтракай, – велел я ей. Затем отправился на главный двор.
От реки поднимался туман, смешиваясь с пеленой низко летящих серых облаков.
Финан встретил меня во дворе и ухмыльнулся:
– Хорошо почивал, господин?
– Иди и прыгни в озеро, ирландский ублюдок, – посоветовал я. – Где мальчишка?
– Проснулся. Эдрик за ним присматривает. – Он посмотрел на небо. – Не слишком хороший день для похорон.
– Для похорон Этельреда любой день сгодится.
– Пойду высуну нос на улицу. – Финан кивнул в сторону арки ворот. – Посмотрю, что там творится. В последние час-другой все было спокойно.
Я вышел вместе с ним. Окрестности дворца выглядели погруженными в спячку. У большого дома располагалось несколько караульных, гуси щипали мокрую траву, а к уединенной часовне у главных ворот направлялся торопливым шагом одинокий священник.
– В господский дом заглядывал? – поинтересовался я у Финана.
– Все в порядке. Ее милость в верхних покоях, а двое наших фризов перегораживают лестницу, как пара быков. Между ними никто не проскочит.
На усиление собственной стражи Этельфлэд я отрядил Гербрухта и Фолькбальда.
– Да никто и не пытался, – добавил Финан.
– А Этельхельм?
– В большом зале вместе с дочерью и епископом Вульфхердом. Передавал тебе пожелание доброго утра. – Ирландец ухмыльнулся. – Нет нужды беспокоиться, господин.
– Мне стоило спать в господском доме, – проворчал я.
– О да, мудрый шаг – любовник задает госпоже Этельфлэд жару накануне похорон ее мужа! Как я сам не додумался?
Я грустно улыбнулся, потом отправился на кухню, где застал за завтраком сына и дочь. Оба посмотрели на меня с укором, – видимо, до них дошли слухи о том, с кем я разделил ложе.
– Добро пожаловать в один из лучших дней моей жизни, – приветствовал я их.
– Лучших? – удивился сын.
– Мы погребаем Этельреда, – пояснил я. Потом сел, оторвал кусок от каравая и отрезал сыра.
– Помнишь отца Пенду? – спросил я Утреда.
– Мочился рядом с ним.
– Когда закончишь набивать брюхо, найди его, – велел я. – Он должен быть где-то в большом зале. Разыщи попа и скажи, что мне нужно увидеться с ним. Только без свидетелей. Позаботься, чтобы епископ ничего не узнал!
– Отец Пенда? – удивилась Стиорра.
– Один из священников епископа Вульфхерда.
– Священник?! – Удивление в ее голосе возросло.
– Я потихоньку обращаюсь в христианство, – бросил я, и сын поперхнулся элем.
Как раз в этот миг в комнату вошел Этельстан и склонил голову, здороваясь со мной.
– Ты идешь на похороны, – приказал я ему. – И делаешь вид, что скорбишь.
– Да, господин. Хорошо.
– И будешь держаться рядом с Финаном.
– Разумеется, господин.
Я наставил на него нож:
– Я не шучу! Есть ублюдки, которым ты нужен мертвым. – Я замолчал и отпустил нож. Тот упал на стол острием вниз. – Хотя, если поразмыслить, это только упростит мне жизнь.
