– Садись, – пригласила Стиорра ухмыляющегося сорванца.
Колокол все гудел. Стоило понимать так, что он будет звонить до самого начала похорон, а это произойдет не раньше, чем лорды Мерсии соблаговолят отправиться в церковь.
– Они хотят собрать витан сразу после того, как закопают ублюдка, – заявил я. – Возможно, сегодня, но уж никак не позже чем завтра.
– Не издав указа о созыве? – уточнил сын.
– А к чему он? Все, кто нужен, уже здесь.
– За исключением короля Эдуарда.
– Король не член витана Мерсии, дурья башка, – буркнул я. – Он западный сакс.
– Ему хочется, чтобы его пригласили, – пояснила Стиорра.
– На витан?
– На трон, – терпеливо разжевывала она. – Останься Эдуард здесь, выглядело бы так, будто он просто занял его. А предпочтительнее быть приглашенным.
– И его пригласят, – добавил я. – Ради этого тут находятся епископ Вульфхерд и Этельхельм. Чтобы все было как надо.
– А Этельфлэд? – заволновалась Стиорра. – Что станется с…
Дочь резко замолчала, когда в комнату, помедлив на пороге, боязливо вошла Эдит. Ее волосы были собраны на затылке и прихвачены гребнем из слоновой кости, но несколько прядей выбились и падали на лицо. Зеленое платье выглядело помятым.
– Подвинься, дай место леди Эдит, – велел я Этельстану, устроившемуся рядом со Стиоррой. Потом повернулся к Эдит. – Подсаживайся к принцу Этельстану. – Я посмотрел на мальца. – Все в порядке, в конце концов, она решила не убивать тебя.
– Я не голодна, господин, – пробормотала Эдит.
– Голодна. Садись, Стиорра нальет тебе эля. Ты спрашивала, – обратился я к дочери, – что станется с госпожой Этельфлэд? Ее попробуют упечь в монастырь.
– А ты этому помешаешь, – добавил сын.
– Не я, а ты и госпожа Эдит.
– Я?! – изумился Утред.
– Тем, что найдешь того священника, и побыстрее. Ступай! Приведи его сюда!
Сын убежал. Когда он открыл дверь, я заметил, что дождь усилился.
– А что делать мне, господин? – тихо осведомилась Эдит.
– Выполнять мои указания, – бросил я. – И вместе со Стиоррой пойти на похороны. Только не в этом платье. Подбери ей что-нибудь черное, – велел я дочери. – С капюшоном.
– Капюшоном?
– Большим, чтобы никто не разглядел ее лица и не выгнал из церкви, – объяснил я и обернулся на Финана, только что ввалившегося на кухню.
Ирландец выругался, скинул кусок мешковины, служивший ему вместо накидки, и швырнул его на стул.
– Если так пойдет дальше, случится еще один потоп, – проворчал он. – Льет как у Сатаны в нужнике, честное слово!
– Что происходит на улице?
– Ничего. Ублюдки все валяются в постелях. И правильно делают.
Большой колокол продолжал звонить. Капли барабанили по соломенной крыше и шлепались в лужу на каменном полу. Некогда дом был покрыт черепицей, а теперь на старые балки наложили соломенную кровлю, нуждавшуюся в починке. Но хотя бы огонь в очаге пылал жарко, да и в дровах недостатка не наблюдалось.
Через час или около того явился отец Пенда. Священник прошел под проливным дождем и до нитки вымочил черную рясу, потому выглядел несчастным и возмущенным, однако настороженно кивнул мне:
– Господин!
Его озадачило присутствие в комнате такого количества народу, и он озадачился еще сильнее, обнаружив Эдит. Его преданность мне предполагалось держать в тайне, и он не понимал, почему я вдруг выставил его на всеобщее обозрение.
Пришлось объясниться.
– Отче, я хочу, чтобы ты меня окрестил, – уважительным тоном заявил я.
Пенда вытаращился. Как и все остальные. Сын открыл было рот, но не нашелся что сказать и закрыл его снова.
– Крестить тебя?! – выдавил поп.
– Я осознал порочность путей своих, – смиренно прогнусавил я, – и желаю вернуться в лоно Божьей церкви.
Отец Пенда затряс головой – не в отрицание, но потому, что его ум отсырел и отказывался работать.
– Ты серьезно, господин? – спросил он.
– Я грешник, отец, и ищу прощения.
– Если ты серьезно…
– Да.
– Тогда тебе следует исповедаться в своих грехах, – сообщил он.
– Я готов.
– А щедрый дар должен подтвердить твою искренность.
– Считай, он уже дан, – заявил я смиренно.
Стиорра смотрела на меня в ужасе, остальные просто изумленно.
– Ты воистину этого желаешь? – допытывался Пенда.
Подозрения не оставляли его. В конечном счете я был самым известным язычником саксонской Британии. Человеком, открыто противопоставившим себя Церкви, убийцей попов и злостным безбожником. Но священником руководила надежда. Обратив и крестив меня, Пенда становился знаменитым.
– Я желаю этого всем сердцем, – подтвердил я.
– Могу я спросить почему?
– Почему?
– Это так неожиданно. Господь говорил с тобой? Тебе явился Его благословенный Сын?
– Нет, отец, но Он послал мне ангела.
– Ангела?!
– Это ангельское создание явилось ночью, – продолжал я. – У него были волосы, подобные языкам пламени, и глаза, горевшие как изумруды. Оно забрало мою боль и наполнило вместо нее радостью.
Стиорра закашлялась. Отец Пенда поглядел на нее, и девчонка спрятала лицо в ладонях.
– Я плачу от счастья, – произнесла она сдавленным голосом.
Эдит сделалась пунцовой, но на нее священник не смотрел.
– Хвала Господу, – умудрилась выдавить Стиорра.
– Воистину хвала, – не очень уверенно отозвался отец Пенда.
– Как понимаю, вы тут крестите новообращенных в реке? – спросил я.
Он кивнул.
– Однако в такой дождь, господин…
– Этот дождь послал Господь, – строго оборвал я его. – Чтобы очистить меня.
– Аллилуйя, – промямлил поп. Да и что еще мог он сказать?
И вот мы повели Пенду к реке, чтобы он меня окунул. Так состоялось третье мое крещение. Я был слишком мал и не мог запомнить первое. Зато когда погиб мой старший брат и отец дал мне имя Утред, мачеха настояла на повторном омывании – а то вдруг святой Петр не узнает меня у врат небесных. Поэтому меня запихнули в бочку с водой из Северного моря. Третье крещение состоялось в ледяном потоке Сэферна. Но прежде чем отец Пенда совершил обряд, он настоял, чтобы я преклонил колени и исповедался во всех своих грехах. Я спросил, действительно ли нужно перечислить все. Поп энергично кивнул, поэтому я начал с детства, но, похоже, рассказ про кражу свежего сливочного масла оказался не совсем тем, что он хотел услышать.
