– Ты всегда говорил, что одного надо оставлять в живых, – вполголоса сказал Этельстан.
– Разве?
– Говорил, – заявил он, потом уверенно подошел к стоящим на коленях мерсийцам и указал на младшего. – Как тебя зовут?
– Кенгар, господин, – ответил юнец.
– Подойди, – велел Этельстан, а когда Кенгар замешкался, потянул его за плечо. – Подойди, я сказал.
Он подвел Кенгара ко мне.
– На колени! – приказал принц. – Господин Утред, могу я позаимствовать у тебя меч?
Я передал ему Вздох Змея, и маленькие ладони обхватили рукоять.
– Клянись мне в верности, – потребовал он от Кенгара.
– Ты объевшийся мухоморов болван, господин принц, – язвительно провозгласил я.
– Клянись! – велел Этельстан Кенгару, и тот положил ладони поверх рук Этельстана и принес присягу. Произнося слова, он глядел на Этельстана, и я видел бегущие по его лицу слезы.
– Мозги у тебя как у головастика, – клеймил я Этельстана.
– Финан! – воскликнул тот, делая вид, что не замечает меня.
– Господин принц?
– Верни Кенгару его одежду и оружие.
Ирландец посмотрел на меня. Я пожал плечами:
– Делай, что велит тебе этот воробьиный умишко.
Остальных четверых мы убили. Произошло все достаточно быстро. Этельстана я заставил смотреть. Меня подмывало поручить ему лично казнить Ханульфа, но я спешил и не хотел тратить время, наблюдая, как мальчик пытается зарубить взрослого мужчину. Поэтому Ханульфа прикончил мой сын, оросив римскую улицу еще одним фонтаном крови. Этельстан, побледнев, наблюдал за казнью, а Кенгар продолжал плакать, видимо, потому, что был вынужден присутствовать при гибели отца. Я отвел юнца в сторону и припугнул:
– Если ты нарушишь данную принцу клятву, я тебя уничтожу. Спущу куниц грызть твои яйца, отрежу твой отросток кусочек за кусочком, ослеплю, вырву язык, сдеру кожу, переломаю лодыжки и запястья. И после этого оставлю жить. Понял меня, сопляк?
Слишком напуганный, чтобы отвечать, тот просто кивнул.
– Тогда перестань хныкать, – велел я. – И за работу, у нас много дел.
Дел у нас было действительно много.
* * *
Я не видел, как умер мой отец, хотя находился поблизости. Мне было примерно столько, сколько Этельстану, когда даны вторглись в Нортумбрию и взяли Эофервик, столицу нашей страны. Отец с дружиной присоединился к войску, пытавшемуся отбить город. Задача выглядела простой, потому что даны позволили обвалиться целому отрезку частокола, открыв путь к улицам и переулкам за стеной. До сих пор помню, как мы насмехались над глупостью и беспечностью данов.
Тогда наша армия построилась тремя клиньями. Отец Беокка, который присматривал за мной и следил, чтобы я никуда не вляпался, объяснил, что клин на самом деле называется «porcinum capet», то есть «свиное рыло», и по какой-то странной причине эти латинские слова накрепко засели у меня в голове. Беокка был возбужден, уверен, что ему предстоит стать свидетелем победы христиан над языческими захватчиками. Я разделял его азарт, смотрел, как взметаются знамена, слышал боевой клич нортумбрийцев, которые перевалили через неглубокий ров, миновали руины частокола и ворвались в город.
Где и погибли.
Даны не были ни глупы, ни беспечны. Они хотели, чтобы наши вошли в город. Внутри саксы натолкнулись на новую стену, которую даны выстроили, образовав загон для бойни. Наша дружина оказалась в ловушке, и Эофервик был переименован в Йорвик, а северяне стали хозяевами всей Нортумбрии, за исключением Беббанбурга, что был не по зубам даже копейщикам-данам.
Вот и в Сестере благодаря Этельфлэд в нашем распоряжении оказались многие дюжины бревен, готовых к отправке в Брунанбург для строительства частокола.
Мы пустили их в ход для сооружения стены.
Пройдя через северные ворота Сестера, путник оказывался на длинной улице, идущей прямо на юг. По обе стороны дома – римские здания из кирпича и камня. Справа – одно длинное строение, которое, как я всегда предполагал, служило казармой. У него имелись окна, но только одна дверь, и заделать эти проемы не составляло труда. Слева – дома, разделенные переулками, которые мы перегородили бревнами, а двери и окна домов забили наглухо. Переулки были узкими, так что уложенные поперек бревна образовывали боевую площадку, возвышающуюся футов на пять. На самой улице мы соорудили завал, использовав наиболее тяжелые стволы. Люди Сигтригра ворвутся в город, но обнаружат, что оказались на улице, ведущей в никуда. Улице, перегороженной огромными бревнами. Улице, обернувшейся ловушкой из дерева и камня и ставшей смертоносной из-за огня и стали.
Самой уязвимой частью ловушки было длинное здание на западной стороне улицы. У нас не оставалось времени, чтобы разбирать крышу и сооружать над стенами боевую площадку. Пойманным в капкан норманнам не составит труда расщепить секирами доски, которыми мы забили дверь и окна, поэтому я велел забить длинную комнату соломой и поленьями, ненужной древесиной и всем, что могло гореть. Если северяне ворвутся в старую казарму, перед ними радушно распахнутся врата в ад.
На боевую площадку над воротами мы тоже нагромоздили бревен. Я приказал развалить два римских дома и заставил людей таскать обломки кладки на завалы и к воротам. Были подготовлены копья, чтобы метать сверху в воинов Сигтригра. Солнце поднималось, а мы трудились, добавляя к ловушке лес, камень, сталь и огонь. Потом заперли ворота, расставили гарнизон по стенам, подняли яркие знамена и стали ждать.
Добро пожаловать в Сестер.
* * *
– Этельфлэд поняла, что ты не сразу направился сюда, – сообщила мне дочь. – Ей доложили, что ты снаряжаешь корабль.
– Но препятствовать мне она не стала?
Стиорра улыбнулась:
– Передать тебе ее слова?
– Да уж будь любезна.
– «От твоего отца, – сказала она, – больше всего проку, когда он нарушает приказы».
Я хмыкнул. Мы со Стиоррой стояли на боевой площадке над северными воротами и наблюдали за далеким лесом, откуда, как я ожидал, должен был показаться Сигтригр. Все утро сияло солнце, но после полудня с северо-запада стали набегать облака. Далеко на севере, где-то над дикими землями Кумбраланда, небо уже затянула дождевая пелена, но в Сестере пока было сухо.
– Еще камней? – спросил Гербрухт.
На платформе скопилось уже сотни две обломков кладки, каждый размером с голову взрослого мужчины.
– Еще, – подтвердил я и молчал, пока фриз не ушел, затем повернулся к Стиорре. – Какой от меня был тут прок, раз я не мог сражаться?
– Похоже, госпожа Этельфлэд понимала это.
– Хитрая ведьма.
– Папа! – с укором воскликнула она.
– Как и ты, – проворчал я.
