Марс не оправдал ее ожиданий. Она боялась покинуть город, за пределами Тунъюня и его космического лифта планета оставалась дикорастущей: красносоветские, новоизраильские, китайские сети туннелей, изолированные фермы и кибуцы, слишком маленькие, чтобы не заметить стригу. Она оставалась в городе, пряталась в толпе, питалась изредка, рискуя жизнью, хотя на нижних уровнях люди исчезали часто, и она была не единственной, кто охотился на тени…
Просто, думала она, у меня ничего не получается. Как было бы хорошо, выбери безымянная шамбло на борту «Захудалого Спасителя» кого-то другого – все равно кого. Она, Кармель, всего лишь хотела сбежать из дома. Посмотреть на другие миры. А вместо этого заболела, не успев сойти с корабля. Вылечиться невозможно, от такого недуга избавляет только смерть.
За соседним столиком мужчина пил кокосовый сок; он будто притягивал взгляд Кармель, и чем дальше, тем чаще. Он пришел один: высокий, бледный, с аугом, выращенным в лабе марсианским паразитом. Кармель только и смотрела что на незнакомца. Он повернул голову, увидел, что она не сводит с него глаз, улыбнулся – еле заметно, тепло, давая понять, что они равны. Не поднялся, не подошел. Она – тоже. Но когда он расплатился и стал уходить, она сделала то же самое – и пошла за ним по улицам Тунъюня: авеню Ньерере, Хо Ши Мина, Манделы, менее известные переулки, неловко сводившие забытых правителей и вождей запылившейся истории. Тот, за кем она шла, жил в многоквартирном кооперативе, обычном для Тунъюня, где жилье дорого. Она видела, как мужчина вошел в дом, и последовала за ним; ее коварная внутренняя сеть без труда обманула убогую систему безопасности. Поднявшись за мужчиной на четвертый этаж, Кармель вскрыла замок и попала в его квартиру.
Он обернулся. Она отлично помнила этот момент. Он обернулся, посмотрел на нее спокойно и с любопытством. Ничего не сказал. Не прогнал, и во взгляде его читалась жалость, и это было хуже всего. Тогда она стриглась коротко, никаких дредов. Он тихо сказал:
– Шамбло…
Кармель приблизилась. Он не отступил. Ее сознание, ее нод, ее чувства устремились к нему. Голод распирал ее так сильно, что, казалось, волокна вот-вот червями полезут из кожи, корчась в предвкушении пиршества. Мужчина не сопротивлялся. Она погрузила зубы в его шею, готовясь насытиться, и…
Какая-то гниль, но не гадкая; тьма, но лишенная формы. Кармель не понимала. Она не смогла взломать его сознание, эту запертую тюрьму, окруженную инопланетной материей, и – никакой допаминовой реакции, никакого потока бесценной инфы; словно кусаешь картон, а не человека.
Мужчина почти нежно отстранил ее от себя. Взял за руки. Она уставилась на него, сбитая с толку, трясущаяся от голода. На шее мужчины пульсировал марсианский ауг.
– У меня уже есть один паразит, – сказал он так, как если бы извинялся.
– Ты ее знаешь, – констатировала Мириам. Борис отвел глаза. Кармель смотрела то на одну женщину, то на другую – испуганно и злобно. – Ты мне не говорил… – Мириам явно испытывала боль.
– У меня есть прошлое, – сказал Борис. Почти со злостью, подумала Кармель. – Как и у всех.
– Но твое прошлое прилетело за тобой сюда, – парировала Мириам, глядя на Кармель: – Посмотри на бедную девочку. Она вся дрожит!
– Шамбло? – Магдалена У пробуравила глазами Кармель, перевела взгляд на Бориса. – Как ты мог?.. – Увидев, что Мириам встает, она в ужасе добавила: – Нет! Не подходи к ней, она может…
– Магда, это болезнь, – произнес Борис без эмоций. – Это не ее вина.
– Нет, – сказала Магдалена, – нет… – Она покачала головой и встала так резко, что стул глухо упал на пол. – Я не могу. Ты должен…
– Тогда иди, – кивнула Мириам. – Но только…
Женщины переглянулись. Кармель не поняла этих взглядов. Затем Магдалена ушла.
– Она была ко мне добра, – сказала Кармель. Мириам положила руку ей на лоб. Тепло ладони успокаивало. Нод Мириам распахнут, Кармель может проглотить его в один момент…
– Как ты мог? – не унималась Мириам. – Она же еще девочка!
В ту первую ночь они легли в постель вместе. Очень странно: ты с кем-то так близко, физически, – и не можешь залезть в его разум, расшарить знание о том, кто ты и что ты. В маленькой квартирке в Тунъюне, на узкой кровати Бориса, они любили друг друга.
Кармель вынуждена была узнавать его снаружи, собирать, как мозаику, намеки и обрывки, то, что он говорил, и то, о чем молчал. Она не могла его прочесть, между ними всегда вставал ауг. Он сказал, что он врач. Раньше работал в родильных клиниках, специализировался на дизайне потомства, но больше этим не занимается. Родом с Земли. Из региона Ближний Восток (восток относительно чего? ближний к чему?), из места под названием Центральная станция. Борис был для Кармель экзотикой, как и, видимо, она для него; она изучала его старым способом – пальцами, языком, на вкус и по запаху. Они исследовали один другого, картографировали местность. Но утолить ее голод он не мог.
И вот он сидит напротив. Его пальцы на ее подбородке, он приподнимает ее голову.
– Что мне с тобой делать, Кармель?
Он раздражен. Он снисходителен. Она молча смотрела на него, на Мириам, эту маленькую плотную женщину, хозяйку шалмана, видела силовые линии привязанности, их с Борисом общую историю. В ней проснулась ревность.
– Зачем ты здесь?
Удивление.
– Оставь ее. – Мириам опекала ее почти как мать. Кармель хотелось зашипеть на манер комической стриги из «Шамбло», классической ленты студии «Фобос»: Элвис Мандела играл там бесстрашного охотника на стриг, который влюбляется в плененного паразита. «Шамбло», несколько сиквелов, вбоквелов и римейков – все они заканчивались одинаково.
Стрига должна умереть.
«Почему?» – спрашивает шамбло в предпоследней сцене. По невероятному сюжету Элвис Мандела охотится на шамбло, пленяет ее, опьяняется ею, бежит от группы молчаливых убийц (под началом Ширкана Гудбая, вечного злодея в картинах «Фобоса»), находит убежище в ноде церкви Робота, снова бежит, сталкивается со стаей марсианских Перерожденных, те убикуют его в виртуалье древнего Марса-Каким-Он-Не-Был, где и разворачивается сцена.
Марс-Каким-Он-Не-Был. Древняя планета каналов и влажных джунглей под властью Императора Времени; конструкт веры Перерожденных, реализованный Иными, изощренная цифровая вселенная, считают некоторые; реальность столь мощная, что наш мир – лишь тень ее, говорят Перерожденные. В этой предпоследней сцене на Большом Канале Элвис Мандела держит шамбло в объятиях, и они смотрят на умирающее солнце. «Почему?» – спрашивает шамбло.
Элвис Мандела вынимает острую катану из ножен. Гладит шамбло по голове, ласкает нодальные волокна ее волос. «Потому что я должен», – говорит он.
Кармель знала: их связь обречена. Борис очаровывался ею. Его возбуждала ее инаковость. И ауг Бориса каким-то образом его защищал: проникнуть за инопланетный буфер ее нодальная опухоль при всем своем коварстве не могла. Борис хотел помочь Кармель. Хотел ее переделать. Хотел ее изучить. Он отлично сознавал свою слабость, знал, что его к ней влечет, что он не избежал человеческого соблазна любить стригу – то, что могло его искалечить.
