Кто-то бросает зажигательную бомбу, та попадает в вожака джубджубов, птица визжит, превращаясь в Феникса…
Это ад, думает Мотл, убегая, палят орудия, ад – место здесь, на земле, особое место, куда Богу нет пути…
Вырывается из песка червь, сбивает Мотла с ног. Тот сквозь дымку видит Ишмаэля с огнеметом, видит, как сгорает чудовищный червяк, как он пронзительно кричит, бьется о песок, не в силах зарыться в него и спастись. Мотл перекатывается, левая нога окоченела. Еле приподнявшись, он стреляет в подлетающего джубджуба. Вокруг, куда ни глянь, горит Шарм-эль-Шейх, а Мотл поражает снайперским выстрелом мозг птицы и смотрит, как она падает, пылая. Что бы там древние писатели ни думали про ад, думает он, с огнем они угадали.
Тишина в покинутых туннелях автовокзала – покинутых всеми, кроме роботников. Брошенные, подумал Мотл с внезапной яростью. Нищие, бездомные, никчемные, неверные… Верили они только в себя.
Роботники заботились о своих.
Кто еще о них позаботится?
Как он вообще сюда попал? Как он попал на Центральную?
Руки все еще трясутся. Ему нужен ремонт.
Когда закончилась последняя битва, Мотла подлатали, снабдили новейшими программами – и опять послали на фронт, а затем еще раз и еще раз. Всегда шла какая-то последняя битва, какая-то война, кладущая конец всем войнам. Потом очень долго стычек не было, роботники оставались на базе, ждали, хранили веру, потому что иначе и совсем еретиком стать недолго, а однажды… никто им даже ничего не сказал, просто ворота были открыты, все работавшие на базе люди ушли, а роботники – роботники теперь были никому не нужны.
Спустя какое-то время они поодиночке и по двое стали уходить. Мир за стенами базы был странен, неуютен, даже враждебен, такое не снилось и врагу на поле боя. Мотл перебивался случайными заработками. Поначалу свобода ему нравилась. Он даже отказался от наркотика.
Потом части тела стали портиться…
– Мотл.
Иезекииль. На Центральной он – главный. Теперь он – их капитан.
Роботники жили в Иерусалиме, их влекло туда, как пиявок к вене. Кое-кто сумел вырваться, улетел в Тунъюнь или Лунопорт. Ну а Мотл остался здесь.
Его ударил наплыв: воспоминания, которых не должно быть, о времени, которого никогда не было. Мотлу улыбается женщина с темными волосами, с карандашом за нежным ушком; девочка смеется, тянет пухлые розовые пальчики – подними меня; пахнет свежескошенной травой.
Руки тряслись.
– Мотл.
– Я страдаю, Иезекииль. Я страдаю.
– Говорят, тебя видели с девушкой.
Молчание вокруг огня стало более выразительным. Мотл тоже застыл.
– С девушкой, Мотл? С человеком?
Молчание других сделалось клинком в ножнах.
Мотл думал об Исобель под навесами Центральной. Ее тело излучает тепло, ее маленькая рука касается его лица, и, видимо, его слезный аппарат разладился, наверняка, потому что глаза увлажняются, и он смотрит на Исобель сквозь пленку, сквозь туман.
Он встретил ее на Центральной, на Уровне Три – она работала капитаном в виртуалье Гильдий Ашкелона. Они часто разговаривали, у него тогда была работа, он был уборщиком, медленно двигался по этажам суетливейшего из уровней. Мусора хватало. Хорошая, спокойная работа.
После восьми часов в коконе, в виртуалье, она еле держалась на ногах. Она споткнулась, и он метнулся к ней, не дал упасть. Странное чувство: ее руки, ее кожа на металлической руке; выпрямившись, девушка улыбнулась Мотлу; карие глаза, чуть кривые зубки; улыбнулась без застенчивости или тревоги, так, будто они – старые добрые друзья.
– Простите, – буркнул Мотл, отпуская ее, но она его остановила.
– Стойте!
Он замер и взглянул на нее; девушка ниже его ростом. Такая живая. Она сказала:
– Я вас тут уже видела.
Он не знал, что ответить; он готов был сбежать в любой момент.
– Я не знаю, как вас зовут, – продолжила она.
– Мотл.
– Мотл… – В ее устах его имя звучало очень странно. – Мне нравится. – И затем: – Я – Исобель.
– Я… я знаю.
Темные волосы, бледная кожа. Легкая улыбка. Она была еще молода.
– Откуда?
– Я вас тут уже видел.
Они засмеялись. И вдруг всякая неловкость исчезла. Внезапно оказалось, что нет ничего естественнее, чем болтать о чем-то, с ним такого никогда прежде не было, а точнее, было, наверняка было, в другой жизни; в другом, потерянном времени.
Его это пугало. Внутренние системы сбоили, отделаться от чувств он не мог. Руки тряслись.
– Я страдаю, Иезекииль, – сказал он. Его раздражал собственный голос.
– Мотл, что ты наделал?
Этот голос, холодный, спокойный. Солдат-одиночек не существует. Военные соблюдают порядок. Иезекииль получал долю с заработка Мотла, с торговли христолётом, с редких грабежей, со всякого рэкета, вообще со всего, до чего дотянулся металлическими пальцами. Мотл его за это уважал. Иезекииль заботился о своей армии.
Кто еще о них позаботится?
– Я не думал, что это случится, Иезекииль, – сказал Мотл. – Это было не то, что я…
Он умолк. Что он чувствовал на самом деле? Раньше не было нужды чувствовать; не настолько. Чувство у тебя забрали, когда переделывали, когда прежний ты, с именем и жизнью, прежний человек – умер; а вместо него родился ты-новый. Раньше эмоции регулировались, и все внутренние системы работали, и проводилось техобслуживание; страх и гнев разрешались, но в разумных пределах, а вот любовь и привязанность тебя размягчали. Хуже того, делали тебя уязвимым.
– Ты любишь эту девушку? – спросил Иезекииль, и Мотл расслышал вопрос по-новому – и понял его по-новому. Роботники – его братья, его родня.
– Я… – начал он и подумал: храбрость. Вот о чем я почти забыл. И сказал просто: – Я ее люблю.
Немые роботники вокруг костра шевельнулись. Иезекииль кивнул, опустив тяжелую голову.
– Иди к ней, – сказал он.
Тогда на Синае, под убывающей луной, Мотл стоял на коленях на песке и, погрузив руки в теплое Красное море, смотрел на умирающего в отдалении Левиафана. Наркотик, христолёт, завладел Мотлом, с неба упал луч света и вознес его, и дух его носился над водами. Вера: Мотлу нужна был вера, как и им всем, чтобы идти дальше.
Я найду Исобель, думал он. Прямо сейчас я пойду к ней, и пусть все видят, что мы вместе. Руки еще дрожат, жажда не исчезает, но Мотл ее игнорирует; ну или пытается. Иногда нужно верить в то, что ты мог бы обрести веру; иногда нужно осознать: небеса может подарить тебе другое живое существо, а не какая-то таблетка.
Иногда.
