– Ферботен? – бормотал Ачимвене. – Хагиратех?..
– То, что запрещено, – объяснила Кармель. – Дикая техника с кораблей Исхода, осевшая в итоге на Брошенных.
– Так вот что ты такое.
– Да. Я и сама искала инфу, знаешь ли. Но все было, как ты сказал. Дыры в Разговоре. Мы ведь не узнали ничего полезного?
– Нет, – ответил он. Затем: – Узнали.
Она улыбнулась.
– Что именно?
Военная история, сказал Шимшон. А он как никто умел определять жанр книги. И – роботники.
– Нам нужно найти, – сказал Ачимвене, – бывшего солдата. – Он усмехнулся, но без юмора. – Освежи-ка ты свой боевой идиш.
– Иезекииль.
– Ачимвене.
– Я принес… водку. И запчасти. – Он купил их в Тель-Авиве, на Алленби, очень недешево. Запчасти для роботников найти непросто.
Иезекииль безучастно смотрел на Ачимвене. Металлически гладкое лицо. Не улыбается. Тело – в основном металл. Ржавый. Скрипит при ходьбе. На подношения и не взглянул. Отвернулся.
– Ты привел ее? – сказал он. – Сюда?
Кармель с изумлением смотрела на роботника. Действие происходило в сердцевине старого автовокзала, на сгоревшей древней платформе, открытой небесам. Ачимвене знал, что внизу тоже есть платформы, что роботники – бывшие солдаты, люди-киборги, ныне нищеброды, торговцы христолётом и краденым, – превратили вокзал в свою базу. Но туда он пойти не мог. Иезекииль назначил встречу на поверхности.
– Я видела таких, как вы, – сказала Кармель. – На Марсе. В Тунъюнь-Сити. Просящих милостыню.
– А я видел таких, как ты, – ответил роботник. – В песках Синая, на войне. Тоже просящих. О пощаде. Мы отрезали им головы, вгоняли кол в сердце и смотрели, как они дохнут.
– Иисус-Элрон, Иезекииль!
Это восклицание роботник игнорировал:
– Я слышал, одна из них прилетела. Сюда. Стрига. Но я не поверил! Оборонные системы ее вычислили бы. Они должны были ее уничтожить.
– Они этого не сделали, – сказал Ачимвене.
– Да…
– Ты знаешь почему?
Роботник пристально посмотрел на Ачимвене. Потом коротко усмехнулся и принял бутылку водки.
– Думаешь, они ее пропустили? Иные?
Ачимвене повел головой.
– Это единственный ответ, имеющий смысл.
– И ты хочешь знать почему.
– Считай меня любопытным.
– Я считаю тебя идиотом, – сказал роботник беззлобно. – У тебя даже нода нет. Она на тебя все равно воздействует?
– У нее есть имя, – бросила Кармель ядовито.
Иезекииль и ухом не повел.
– Ты собираешь старые истории, верно, Ачимвене? Теперь ты пришел услышать мою?
Ачимвене пожал плечами. Роботник отхлебнул изрядно водки и сказал:
– Итак? Что ты хочешь знать?
– Расскажи мне о Носферату, – попросил Ачимвене.
– Мы так и не узнали, откуда взялись Носферату, – сказал Иезекииль. В пустой скорлупе древней станции – тишина. Наверху готовится к посадке суборбиталь, и из высотных адаптоцветных кварталов доносится смех, и кто-то играет на гитаре. – Впервые они появились в боях Третьей Синайской кампании, их создали наши, или враги, или те и другие. – Он помолчал. – Я не уверен, за что именно мы сражались. – Еще глоток водки. Для роботника неразбавленный алкоголь – почти топливо. Иезекииль продолжил: – Мы не сразу обратили внимание… Утренние патрули часто натыкались на жертв. Мужчины, женщины, роботники. Бродят по дюнам Красного моря, глаза сумасшедшие, сознание тщательно выпотрошено. Крошечные ранки на шее. И все-таки. Они были живы. Не разорваны на части джубджубами. Но информация… Мы стали замечать: противник знает, где нас искать. Знает о смене дислокации. Мы стали бояться темноты. Никто не ходил поодиночке. Патруль – всегда группа. Но хуже того… Те, кто был укушен и кого мы брали с собой, – они менялись, становились оружием противника. Носферату.
Ачимвене понял, что у него вспотел лоб, и отступил от костра. Вдали парили, раскачиваясь, летучие фонарики. Кто-то закричал, крик внезапно и необъяснимо оборвался, и Ачимвене представил себе, что завтра поутру машины-уборщики найдут в придорожной канаве еще один труп.
– Они менялись уже в наших рядах. Питались тайком. Роботники не спят, Ачимвене. Не так, как люди, которыми мы когда-то были. Но мы отключаемся. Смежаем веки. А они охотились на нас, выпивали наши мозги, питались нашими фидами. Знаешь, каково это? – Роботник не повышал голос, но тот разносился далеко. – Мы когда-то были людьми. Армия забрала нас с поля боя, переломанных, умирающих. Снабдила новыми телами, сделала почти неуязвимыми машинами-убийцами. По закону у нас не было никаких прав. Технически и клинически мы мертвы. Почти никаких воспоминаний о том, кем ты был раньше. Почти, и то немногое, чтобы у нас было, мы хранили ревностно. Намеки на прежнюю жизнь. Ноги, промокшие под дождем. Запах сосновой смолы. Ручки младенца, имени которого мы не помнили… Стриги забирали у нас даже это.
Ачимвене смотрел на Кармель, а она никуда не смотрела: глаза закрыты, губы плотно сжаты.
– В конце концов мы поняли, – продолжил Иезекииль. – Стали на них охотиться. Когда находили жертв, не брали их с собой. Живыми – не брали. Вгоняли кол в сердце, отрезали голову, сжигали тело. Тебе доводилось вскрывать брюхо стриги, Ачимвене? – Он указал на Кармель. – Хочешь узнать, какие у нее внутренности?
– Нет, – сказал Ачимвене, но роботник Иезекииль его не слушал:
– Они как раковая опухоль. Стрига – как роботник: тело человека, но извращенное и киборгированное. Она не человек, Ачимвене, хочешь верь, хочешь нет. Я помню, как мы вскрыли первую. Внутри нее были волокна. Движущиеся. Пытающиеся распространиться. Мы назвали это «протокол Носферату». Что нам оставалось… Они следовали протоколу Носферату… Кто создал вирус? Не знаю… Мы. Они. Куньминские лабы. Кто-то создал. Одному святому Коэну известно. Я знаю только, как их убивать.
Ачимвене взглянул на Кармель. Она открыла глаза. Уставилась на роботника:
– Я об этом не просила. Я не оружие. Сейчас, на хер, не война!
– Тогда…
– Тогда было много чего!
Молчание. Наконец Иезекииль шевельнулся.
– Так чего вы хотите? – Он устал. Водки в бутылке почти не осталось. Ачимвене спросил:
– Что еще ты можешь нам рассказать?
– Ничего, Ачи. Ничего не могу. Разве что: будь осторожен. – Роботник засмеялся. – Только я опоздал с советом, верно же?
Когда зашел Борис, Ачимвене переставлял книги. Расслышав мягкие шаги и деликатный кашель, он выпрямился, отряхнул руки от книжной пыли и взглянул на человека, ради которого – или за которым – Кармель прилетела на Землю.
