– Ачи.
– Борис.
Он помнил Бориса долговязым, неуклюжим подростком. Нынешний Борис его шокировал. На шее растет эта штука. Кажется, она дышит – легко, независимо от хозяина. Лицо Бориса все в морщинах, он по-прежнему худющий, но это нездоровая худоба.
– Я слышал, ты вернулся, – сказал Ачимвене.
– Мой отец, – ответил Борис, как будто это все объясняло.
– Мы всегда думали, ты сбежал навсегда. – Любопытство заставило Ачимвене добавить: – Как там оно? На Верхних Верхах?
– Странно. То же самое. – Борис пожал плечами. – Не знаю.
– И ты опять встречаешься с моей сестрой.
– Да.
– Однажды ты сделал ей больно, Борис. Собираешься повторить?
Борис открыл рот, потом закрыл. Одно его присутствие перенесло Ачимвене в прошлое.
– Я слышал, Кармель живет с тобой, – сказал Борис наконец.
– Да.
Вновь неуютное молчание. Борис изучал книжные полки и выбрал книгу наугад.
– Что это?
– Осторожнее, пожалуйста!
Борис испугался. Он держал книжку в твердой обложке и смотрел на нее.
– Это о капитане Юно, – Ачимвене был горд. – «Капитан Юно на опасной миссии», второй из трех романов Саги. Наименее редкий из трех, если честно, и все-таки… бесценный.
Борис моментально загорелся:
– О мальчишке-тайконавте?
– Саги воображал, будто Солнечная система кишит разумными инопланетянами, – сказал Ачимвене чопорно. – В его будущем есть мировое правительство – и земляне мирно трудятся вместе.
– Ничего себе. Вот он, наверное, огорчился, когда…
– Эта книга докосмической эры, – перебил Ачимвене.
Борис присвистнул.
– Такая древняя?
– Да.
– И дорогая?
– Очень.
– Откуда ты все это знаешь?
– Читаю.
Борис аккуратно вернул книгу на полку.
– Послушай, Ачи…
– Нет, – перебил Ачимвене. – Это ты послушай. Что бы там ни было между тобой и Кармель – все останется между вами. Не скажу, что мне все равно, не хочу врать, но – это не мое дело. Ты хочешь предъявить на нее права?
– Что? – удивился Борис. – Нет. Ачи, я просто пытаюсь…
– Что?
– Тебя предостеречь. Я знаю, ты не привык… – Он снова замялся.
Ачимвене помнил: Борис всегда был немногословен, даже в юности. Слова давались ему нелегко.
– Не привык к женщинам? – спросил Ачимвене, разозлившись пуще прежнего.
Борис поневоле улыбнулся:
– Ты сам признаешь…
– Я тебе не… не…
– Она не женщина, Ачи. Она стрига.
Ачимвене зажмурился. Выдохнул. Открыл глаза и спокойно посмотрел на Бориса.
– У тебя все?
Борис не отвел глаз. Через пару секунд он будто сник.
– Отлично, – сказал он.
– Да.
– Думаю, увидимся.
– Я тоже.
– Передавай привет Кармель.
Ачимвене кивнул. Борис на прощание пожал плечами. Развернулся и вышел из лавки.
В жизни всегда наступает момент, когда понимаешь: истории лгут. Хороших концов не бывает. Искусственный нарратив, навязанный хаотической кутерьме, именуемой жизнью, всегда оборачивается табличкой, за которой пусто; он как кукурузная шелуха, что в летние месяцы вылетает из адаптоцветных жилищ и замусоривает улицы.
Он проснулся ночью; воздух тяжелый, ветра нет. Окно открыто. Кармель лежала на боку, спала, маленькое нагое тело запуталось в простынях. Он смотрел, как вздымается и опадает грудь, подчиняясь ровному дыханию. Ее губы испачканы – может быть, кровью.
– Кармель? – позвал он, но так тихо, что она не услышала. Погладил ее спину. Гладкая, теплая кожа. Ощутив его руку, она сонно пошевелилась, пробормотала что-то невнятное и снова замерла.
Ачимвене смотрел в окно на луну, поднимавшуюся над Центральной. Загадка перестает быть загадкой, как только ее разгадывают. Какая разница, что за путь прошла Кармель, чтобы быть с ним здесь и сейчас. Не факты важны, а чувства. Он смотрел на луну, думая о первом человеке, который ступил на ее поверхность столько лет назад, о первом человеческом следе в инопланетной пыли.
В комнатке Кармель спала, а он – нет; снаружи собаки выли на луну, и откуда-то явился образ: человек в скафандре оборачивается на звук; человек, еле заметно танцующий степ на луне – на пыльной луне.
Ачимвене отвернулся от окна, прильнул к Кармель, и она доверилась его объятиям.
Девять: Боготворец
Борис увидел Мотла под навесами космической станции, там, где начинается улица Саламе.
– Мотл, – сказал он, и они неловко пожали друг другу руки. Металл роботника был теплым, со шрамами ржавчины на ладони.
– Борис. Давно не виделись.
– Я слышал о вас с Исобель. Мои поздравления.
– Спасибо… – Роботник не умел улыбаться. Однако, думал Борис, судя по голосу, он и правда счастлив. – Я все еще не могу поверить, – продолжил Мотл. – Ну то есть – что она…
Необычная для него застенчивость. Борис поежился от мысли, сколько же Мотлу лет. Есть роботники, меряющие жизнь веками; они клянчат запчасти и латают органическую базу грошовыми китайскими заплатами из наноспрея – ремонт дешевый и сердитый. Закаленные бывшие солдаты, они отлично умеют не умирать.
Борис сказал:
– Значит, вы с ней…
Мотл пожал плечами. Борис задумался, кем Мотл был до того, как умер. Как его по-настоящему звали. Были у него дети или нет. Он помнил Мотла с детства. Одни и те же роботники живут на Центральной десятки лет. Потом, улетев к звездам, на Верхние Верха, Борис видел сородичей Мотла на Марсе, в Тунъюне и Новом Израиле. С ними он почему-то вечно чувствовал себя неуютно, и его это раздражало.
Мотл ответил:
– Еще нет. То есть я ее не спрашивал, к тому же скоро свадьба Яна и Юссу… А мы, я полагаю, не торопимся.
Свадьба. Бориса мысль о еще одной большой семейной сходке скорее пугала. С тех пор как он вернулся, мир, казалось, вращался вокруг семьи. На Марсе и в Лунопорте все было просто. Он надолго отрезал себя от родни… и еще не успел привыкнуть к тому, что он снова на Земле. Снова на Центральной.
– Ну вот, – пробормотал Мотл; ему и самому неловко. На шее Бориса мягко пульсировал марсианский ауг. Сознание Бориса тонуло в ощущениях: среди прочего ауг отбирал и усиливал запахи Мотла, а каждая его фраза оживлялась противоречивыми значениями, которые сопоставлялись и перетолковывались. Борис ощущал дискомфорт Мотла, зеркально отражавшийся в его собственном дискомфорте. И желание роботника скорее расстаться с неожиданным собеседником он ощущал тоже.
