А пел он, дополняя музыкой слова забытого стихотворения Лиора Тироша:
Шел дождь.
Хоть в этом сомнения нет.
Люди умирали, как деревья.
То есть молча.
Мы долго изучали воду.
Прилежно.
Ее молекулы бились о стекло.
Мы расщепляли их в пыль.
Преломляли сквозь них свет.
Разводили головастиков.
Люди росли, как алые цветы.
Как розы или опиумные маки.
То есть красиво.
Шел дождь.
В этом было что-то чудесное.
То есть вода падала с неба.
Все многосложные молекулы
Рождали водные тела,
Рождали
Лужи.
В Гильдиях Ашкелона капитан Исобель Чоу занесла руку над пультом управления варп-двигателем и замешкалась. Шепот в ушах складывался в слова. Что-то чудесное. Варп-космос игромирья – фантасмагорическая трехмерная панорама. Игромиры – мощнейшее виртуалье, потомки примитивных MMORPG, оживавшие в реал-времени в глубине Сердец физических вычислителей, что сотрудничают с Иными и распределены по Солнечной системе. Игромиры – дома для бессчетных миллиардов как подключенных к Сетям людей, так и местных, сетевых цифровых разумов и автономных систем.
До квадранта Дельта еще пилить и пилить (тот гнездился где-то на внеземном сервере; тайм-лаг – вечная проблема). Можно разлогиниться, оставить за себя дубля и всплыть в телесности вселенной-1. Миры словно шептали ей о любви и утрате, и она вспоминала Мотла, и злость внутри почему-то испарялась. Окружавшие Исобель экраны дисплеев просторной рубки космолета показывали гиперкосмос, в недрах которого возникло вдруг нечто темное, и старпом Тэш, шестирукий гигант с телом, производным от дайкайдзю (Исобель понятия не имела, кто и что он в мире телесности), встревоженно хрюкнул. Зависшая темная масса, кубоидная, смахивающая на игромирную сингулярнсть.
– Что это такое? – благоговейно полюбопытствовал Тэш.
Рождение, кажется, сказал голос. Исобель сглотнула.
– Это бог, – сказала она.
– Никогда не видел бога, – сказал Тэш, и Исобель ответила:
– Они очень редки.
– Кармель?
Он нашел ее в лавке Ачимвене. Хозяина дома не было. Кармель впустила Бориса внутрь. Сонные глаза. Тело тонкое, как у мальчика.
– Мне снилось, что я человек, – сказала она.
– Я его достал, – Борис показал ей шприц. – Христолёт.
– А он точно поможет?
– Не знаю.
Она вдруг засмеялась:
– Ты просто хочешь тыкать в меня иголками.
– Я пытаюсь помочь, – сказал он. На шее запульсировал ауг. Она протянула руку, прикоснулась к нему кончиками пальцев, сказала:
– Тогда вперед, – почти безразлично. Оголила изящную руку. – Вперед.
Он вдавил шприц в кожу. Кармель вздохнула, ее нежное дыхание пахло семенами кардамона. Он повел ее к стулу, она рухнула на него, вдруг обессилев…
– Я вижу, – пробормотала она. – Это же…
Кармель плыла по морю белого света. Если космос – океан, солвота блонг стар, значит, это – пракосмос, лишенный звезд, и тьмы, и бездны. Кармель дрейфовала, вокруг рос мир, но его детали тонули в дымке, словно бы вселенную еще не визуализовали как следует. Кармель видела древние улочки Центральной, людей, едва намеченных, что стояли вокруг. Она видела себя, фиолетовую кляксу, и Бориса, который навис над ней, как плохо прорисованный злодей из марсианского жесткача: с иглой – жертвенным ножом – в руке.
Теперь перед Кармель выросли очертания космопорта, белые световые линии, обозначавшие гигантскую структуру; повсюду громоздились массивные комья, скрывавшие сердцевины плотного кода Иных. И что-то еще росло рядом, перед самым космопортом: черный кубоид, вампиром всасывавший свет и инфу, Кармель захватило потоком, она поплыла через белый свет к темной сингулярности, не в силах спастись…
– Храни нас от Порчи, и от Червя, и от внимания Иных. – Мама Джонс стояла на коленях у маленькой часовни посреди лужайки. – И дай нам смелости идти в этом мире собственным окольным путем, святой Коэн.
Встав на ноги, она взглянула на космопорт. Она ощущала, как формируется бог на пешеходной улочке, чувствовала его тревогу, растекавшуюся по незримым сетям, и пингующее эхо бога билось в ее ноде. Ей было не по себе. Борис и его странная привязанность к девочке-стриге… Элиезер, который опять явился, чтобы вмешаться… Мама Джонс знала: за всем стоят Иные. Цифровые цифроцарства: мало кто из них имел дело с людьми, с физическим миром. Иные обитали в глубинных Сердцах, защищаемых военной мощью клана Айодхья, и, пока их физическому существованию ничто не угрожало, они – никогда – ни во что – не – вмешивались.
Как правило.
Но вдруг появились эти дети.
Мириам не была глупа. Она знала: мальчик странный. Она понимала, что Кранки вышел из родильной клиники не таким, как все. Что он не похож на других детей.
Она не знала почему. И, может, не хотела знать. Он не вышел из ее лона, но он – ее сын. Он заслуживает детства.
Ей не нравилось, что Элиезер вмешивается. Она не любила богов. Человечеству потребовалась прорва времени, чтобы придумать религию, с которой можно жить. Когда боги обитают бок о бок с тобой, в этом есть что-то почти богохульное.
Мириам зажгла благовонную палочку и пошла смотреть, что, собственно, происходит.
– Мы можем его облететь? – спросила Исобель.
– Это сингулярность, – ответил Тэш.
– Идем навылет, – решила Исобель. Тэш заволновался.
– Навылет? – переспросил он. – Ты помнишь, что стало с экспедицией У?
Исобель передернуло.
– Она исчезла?
– Да, – ответил Тэш. – Исчезла, исследуя сингулярность Бережиньского в квадранте Сигма.
– Тэш, подумай о выигрыше! – призвала Исобель. Игромирные сингулярности попадаются нечасто; исключительно нечасто. Они могут быть чем угодно: дверью в абсолютно новый квадрант игромирья, или путем в его прошлое, или порталом в далекий квадрант, или даже, бывает, вратами в какой-то совсем иной игромир.
И они могут быть опасны.
Смерть мозга в реальном мире, полновесный синдром Мамаши Хиттон: из остывающего кокона выпадает пускающее слюни тело идиота, лопочет что-то, плюется, мозг выжжен, плоть живет на голом инстинкте. Говорили, что сингулярности глотают игроков, что экспедиция У забралась слишком глубоко, пробила все археологические слои игромирья, вышла за пределы ГиАш на древние, забытые уровни, в мифическое место, называемое Пакманду…
