На улице Мириам выдохнула. Воздух был задымлен. Что-то надвигается, подумала она, или – или идет к концу.
– Я хочу, чтобы ты оставил ее в покое, – сказала она Борису.
Тот открыл рот, словно хотел что-то возразить, потом закрыл, как-то сгорбился.
– Хорошо.
Они пошли домой, рука в руке. Он не плохой, думала она. Он просто мужчина.
– Мотл?
Исобель плыла во тьме, и тьма на нее давила. Она сделала усилие, что-то поддалось, внезапно возник свет, ворвался воздух, и она поняла, что была внутри кокона.
И вновь вселенная-1.
Исобель вытащила провода из плоти. Выкарабкалась из кокона; руки ее тряслись. Заметила на теле ожоги. Чуть не рухнула на пол, но сильные металлические ладони поймали ее и удержали.
– Мотл?
– Я искал тебя. Чтобы объяснить…
– Ты был там? – спросила она. – В ГиАш?
– Я пошел за тобой, – просто ответил он. – Я бы пошел за тобой куда угодно.
– Я сколлапсировала.
Он засмеялся:
– Никто не коллапсирует. Такое бывает только в дешевом марсианском жесткаче.
– Мотл, я знаю, что со мной было!
– Я знаю. Просто…
– Это было ужасно! – перебила она. – Коллапс! В сингулярности! Я не буду пить несколько месяцев!
– Ты могла умереть!
– Но я же не умерла, верно. – Она ухмыльнулась и прижалась к нему. – Ну же, Мотл.
– Исобель?
Она встала на цыпочки и поцеловала его.
– Пошли домой.
Боготворец и его друг, альте-захен Ибрагим, сидели под навесом кальянной. Пили горький черный кофе и по очереди прикладывались к мундштуку длинной прозрачной стеклянной трубки, терпеливо стоявшей между ними. Под колпаком тлел на лепешке вишневого табака уголек. Заходило солнце, над Центральной станцией, над старыми улочками и космопортом вставала луна, отовсюду выныривали летучие фонарики, качаясь то так, то эдак.
Останки бога местами еще пылали, но огонь сходил на нет. Ибрагим сделал затяжку и передал трубку другу.
– Вот, – сказал Элиезер.
– Ты добился того, чего хотел?
Боготворец ответил вопросом на вопрос:
– Хоть кто-то этого добился?
Он улыбнулся, не вынимая мундштук изо рта, и двумя реактивными струями выпустил дым из ноздрей.
На улице внутри сгоревшего бога играли два мальчика. И те, кто смотрел на них в реале и виртуалье, видел: они существуют поровну и там и там. Ибрагим наблюдал за тем, как дети протягивают руки, совершенные, ангельские, и собирают вращающиеся кусочки кода, которые, если их поить и кормить, однажды вырастут в самостоятельные сущности.
– Боги рождаются и умирают, – заметил старый творец; заметил печально, под великим бременем времени; ибо все они были его детьми. Едва затянувшись, он передал мундштук другу. За столько лет он стал здесь своим.
Они сидели в товарищеском молчании и смотрели на играющих детей.
Десять: Оракул
Боги рождаются и умирают, сказал старый творец; но он не всегда был стар.
Всегда были те, кто, как мост, соединяет этот мир и иной. Те, кто вмешивается в дела мира.
Некогда мир был молод.
Оракул жила на Центральной станции всегда.
Она родилась под именем Руфь Коэн на задворках прежней Центральной, у границы с еврейским Тель-Авивом. Росла на улице Левински, близ рынка пряностей, который расцвечивал дни кумачом паприки, охрой куркумы, пугающим пурпуром сумаха. Ей не довелось познакомиться с знаменитым прародителем, святым Коэном Иных.
Она была более-менее обычным ребенком. Миновала религиозную фазу, какое-то время в юности ходила в ешиву для девочек. Однажды она проснулась посреди ночи. Небо раскалывал гром. Она зажмурилась, вспоминая только что виденный сон. Будто она гуляет по улицам Центральной, но там, где полагается быть станции, бушует ураган: настоящий смерч кружит, застыв на месте. Руфь идет к нему, туда, куда ее тянет. Воздух горяч и влажен. Внутри безмолвного смерча застыли, как манекены, люди, и еще бутылки, и даже микроавтобус: колеса еще вращаются, к окнам прилипли словно бы замерзшие лица. Руфь чувствует: внутри смерча что-то есть. Некий разум, понимающее нечто, не человеческое, но и не враждебное. Нечто иное. Руфь подходит ближе. Она шагает босая, асфальт греет подошвы ее ступней.
И смерч открывает рот и говорит с ней.
Она лежала в постели, пытаясь вспомнить. Руфь разбудил гром. Что сказал смерч?
Он передал ей какое-то послание, очень важное. Глубокое и древнее; если бы она могла вспомнить…
Она лежала долго-долго, пока не уснула.
В ешиве Руфь училась так себе. Ей хотелось ответов, ей нужно было понимать голос смерча. Раввины не хотели или не могли ей помочь, потому Руфь стала искать ответы в наркотиках, сексе и молодости. Она ездила в Таиланд и Лаос, изучала там Путь Огко, который вообще-то никакой не Путь, и разговаривала с монахами, владельцами баров, обитателями полной загрузки. Вот там-то, в городе Нонгкхай на берегах Меконга, она впервые в жизни испытала, что такое быть брюхоногом, и переместилась из реальности в один из миров вселенной Гильдий Ашкелона, полностью загрузившись в нижние слои Разговора. В тот первый раз все было странным: брюхоножья ракушка, жар пластика, запах надолго застревавших в раковинах немытых тел. Все ближе загрузочный модуль, свет гаснет, в пещере тихо, как в могиле. Руфь в ловушке, слепа, беспомощна.
Потом она переместилась.
Только что она была слепа и глуха. И вот она стоит под ярким солнцем Сисаванга-3, в лунной колонии гильдии Чама.
В гильдию Руфь вступила мелкой сошкой, остававшиеся баты она тратила на часы загрузки. Вошла в команду космолета «Парадокс Ферми» и странствовала по ближнему игрокосмосу; от долгой загрузки в гробоподобном коконе ее кожа стала бледной и чувствительной.
Но она так и не нашла того, чего искала. Лишь однажды ей ненадолго удалось приблизиться к цели. Она обнаружила священный артефакт, игромирный талисман огромной мощи. Это случилось на заброшенной луне в квадранте Омега. Руфь высадилась на поверхность одна. Талисман лежал в пещере. Атмосфера годилась для дыхания, шлема на Руфи не было. Она встала на колени у артефакта, дотронулась до него, брызнул яркий огонь – и она оказалась в Другом Месте.
С ней говорил голос, похожий на голос смерча из сна. Он возникал прямо в сознании, в подключенном ноде, он обволакивал ее теплом и любовью: он знал Руфь.
Она не помнила, что именно и как именно он сказал. Но он ею интересовался; это она помнила, как и то, что голос называл ее родной: это был Иной, Системный Бог ГиАш.
