Когда глаза привыкли к тусклому свету, она увидела обычную комнату с плохо сочетавшейся мебелью, будто ее обставляли тем, что нашлось на свалке Ибрагима. В углу сидел Брюхоног.
– Ох, – выдохнула Руфь.
– Дитя, – в голосе слышалась насмешка, – чего ты ожидала?
– Я… я не уверена, что ожидала хоть чего-то.
– Тогда не разочаруешься, – сказал(а) Брюхоног рассудительно.
– Вы – Брюхоног.
– Ты наблюдательна.
Руфь удержалась от ответной колкости. Опасливо приблизилась.
– Можно мне?..
– Удовлетворить твое любопытство?
– Да.
– Безусловно.
Руфь подошла к Брюхоногу. Раковина похожа на загрузочный кокон, геймеры арендуют такие на день или неделю, но все-таки другая: для постоянной добровольной загрузки, для аугментации. Руфь тихо провела рукой над слегка теплым лицом Брюхонога, гладкая поверхность сделалась прозрачной. Она увидела внутри тело: женщина, застывшая в толще жидкости. Кожа бледная, почти просвечивающая. Провода выходят из разъемов в плоти и исчезают в броне Брюхонога. Волосы седые. Тело гладкое, без изъяна. Женщина казалась Руфи сотканной из эфира и прекрасной, как дерево или цветок. Глаза женщины открыты, бледно-голубые, смотрят не на Руфь. Они не видят ничего в воспринимаемой человеком области спектра. Органы чувств женщины не функционируют в обычном смысле. Она живет только в Разговоре, ее опрограммленное сознание гнездится в мощной платформе – в интерфейсе, который соединяет тело и раковину. Женщина слепа и глуха – и все-таки говорит, просто, поняла Руфь, она слышит голос женщины не через уши – она слышит его через нод.
– Да, – подтвердила женщина, будто улавливая ее мыслительные процессы, которые, осознала Руфь, Брюхоног наверняка анализировал в реальном времени, пока она стояла в комнате.
Брюхоног ждал(а).
– И?.. – подначил(а) он(а).
Руфь закрыла глаза. Сосредоточилась. Комната экранирована, зафайрволена, заблокирована от Разговора.
Точно?
И все-таки, концентрируясь, она ощущала слабое нечто. Посылка неверна. Нечто вроде ультразвука, почти не слышимое человеческим ухом. Вовсе не тишина, но спрессованный ор.
Токток блонг нараван.
Разговор Иных.
Это не женщина в Брюхоноге, это сама Руфь глуха и слепа. Она только и может, что беспомощно пытаться услышать уровень Разговора выше ее понимания, на каком-то невозможном языке, на какой-то невозможной скорости, не предназначенной для потребления людьми. Концентрация была такая, будто Руфь проглотила тысячу таблеток христолёта, будто провела в ГиАш столетия, сжатые в один день. Внезапно и до помутнения она пожелала влиться в этот Разговор: когда тебе не дается что-то ценное, ты получаешь лишь желание.
– Ты готова отказаться от своей человечности? – спросил(а) Брюхоног.
– Как тебя зовут? – спросила Руфь. Вопрос к женщине, которая была Брюхоногом. К Брюхоногу, который был женщиной.
– У меня нет имени, – сказал(а) Брюхоног. – Нет имени, которое ты бы поняла. Ты готова отказаться от имени, Руфь Коэн?
Руфь застыла в нерешительности, как в невесомости.
– Ты откажешься от человечности?
Мэтт уставился на экран. Хотелось выкрикнуть нелепое: «Живы! Они живы!»
Именно это он и закричит два столетия спустя в байопике студии «Фобос».
Но, конечно, Мэтт промолчал. Фири с Балажем глядели на него, неопределенно ухмыляясь.
– Первый контакт, – выдохнул Балаж.
Вообразите самую первую встречу с инопланетянами. Что вы им скажете?
Что вы – их тюремщик?
Звуки из помещения словно выветрились. Возник пузырь тишины.
И вдруг лопнул.
– Что это было? – спросила Фири.
Резкий свист и громкие речовки прорвались даже сквозь звукоизоляцию лабы.
Затем Мэтт услышал то, что невозможно спутать ни с чем: выстрелы.
– Эти, на улице, – сказал Балаж.
Мэтт попытался отмахнуться.
– Внутрь им не проникнуть. Верно же?
– Мы в безопасности.
– А они? – Балаж указал на сеть гудящих компьютеров, единственный экран и слова на нем.
– Отключи их, – внезапно сказала Фири; она что, пьяна?
– Мы можем приостановить обработку кода, – сказал Балаж. – Пока не будем знать, что делать. Пусть поспят.
– Но они развиваются! – сказал Мэтт. – Они все еще эволюционируют!
– Они развиваются, пока хватает места в наших компьютерах, – ответил Балаж. Снаружи – новые выстрелы и, неожиданно, взрыв. – Нам нужно куда больше памяти. – Он произнес это спокойно, почти блаженно.
– Если их выпустить, они получат столько места, сколько им нужно, – сказала Фири.
– Ты с ума сошла.
– Их надо отключить.
– Но мы же столько ради этого работали!
Судя по звукам, на первом этаже вышибли дверь. Трое переглядывались. На лестнице кричали – кажется, их коллеги. Крики переходили в вопли.
– Не могут же они…
Потом Мэтт не смог вспомнить, кто именно это сказал. И все это время на экране немым обвинением горели слова. Первое сообщение от инопланетной расы, первые слова детей Мэтта. Он открыл рот, чтобы что-то сказать; потом он не помнил, что именно. Затем комнату захлестнула людская волна.
– Нет, – сказала Руфь.
– Нет? – переспросил(а) Брюхоног.
– Нет, – сказала Руфь. Она уже успела обо всем пожалеть, но пошла напролом. – Я не откажусь от человечности ради… ради… – Она вздохнула. – Ради Загадок.
Она развернулась, чтобы уйти. Ей хотелось плакать, но она знала, что права. На такое идти нельзя. Она хотела понять, но и быть хотела тоже.
– Подожди, – сказал(а) Брюхоног.
Руфь застыла. Безысходно:
– Что?
– Ты думаешь, я не человек? – спросила женщина в Брюхоноге.
– Да, – сказала Руфь.
Потом:
– Нет, – сказала Руфь.
Наконец:
– Я не знаю, – она замерла в ожидании.
Смех Брюхонога.
– Я все еще человек, – сказал(а) он(а). – И еще какой. Нам не изменить то, что мы есть, Руфь Коэн. Если ты хотела этого, ты ушла бы разочарованной. Мы можем развиваться, но мы все еще люди, а они – все еще Иные. Может, однажды… – Но эта мысль осталась незаконченной.
Руфь спросила:
– Ты говоришь, что можешь мне помочь?
– Дитя, я уже готова, – сказала Оракул, – умереть. Тебя это шокирует? Я стара. Мое тело распадается. Трансляция в Разговор не означает жизни вечной. То, что я есть, умрет. Будет создано новое «я», частично – с моим кодом. Каким оно будет? Понятия не имею. Новым – и Иным. Придет твое время, ты окажешься перед тем же выбором. Не забывай: люди смертны. Иные тоже, каждый цикл они меняются и перерождаются. Единственный закон вселенной, дитя мое, – перемены.
