Микроавтобус выпустил солнечные крылья и почти беззвучно заскользил по старой асфальтовой дороге. Соседи, друзья и родственники махали руками и кричали слова прощания. Автобус повернул налево, на Хар-Цион, старый район вдруг исчез из виду. Вот так и покидают дом, иначе это и не назовешь. Владу взгрустнулось; а еще он ощутил свободу.
Они свернули на Саламе, вскоре выбрались на развязку и поехали по старому шоссе в направлении Иерусалима. Остаток путешествия прошел гладко, в спокойствии; прибрежная равнина постепенно уступала место холмам. Они подъехали к Баб эль-Ваду и резко въехали на горную дорогу к Иерусалиму.
Автобус бултыхался по дороге, крутые подъемы сменялись внезапными спусками. Они объехали город кругом, не заезжая внутрь, и понеслись по кольцевой, Палестина по одну сторону, Израиль по другую, впрочем, сплошь и рядом граница была неопределенной, и одни только невидимые цифровые могли отличить одно от другого. Развалины старой стены мирно подставляли бока солнцу.
Ландшафт менялся поразительно. Вдруг горы закончились, автобус помчался вниз, без предупреждения началась пустыня. Влад думал о том, какую странную страну Вэйвэй выбрал своим домом: как быстро и поразительно меняется география на жалком клочке земли. Ничего удивительного, что евреи и арабы так долго за него воевали.
Начались дюны, земля сделалась желтой, на обочине старой дороги дремали верблюды. Дальше, дальше, дальше ехали они, пока не миновали знак с обозначением уровня моря – и не остановились, их ждала дорога к самой низкой точке на Земле.
Вскоре они неслись мимо Мертвого моря; его синие, безбурные воды отражали небо. Море выделяло бром, тот насыщал воздух, оказывая утешительное, успокоительное воздействие на психику.
Сразу за Мертвым морем пустыня вступила в свои права, и здесь, спустя два часа после отбытия от Центральной, они остановились, потому что прибыли.
Парк Эвтаназии – зеленый оазис покоя. Они подъехали к воротам и припарковались на почти пустой парковке. Борис помог Владу выбраться из машины. Снаружи было жарко, сухой зной дарил легкость и негу. Поливальные машины с характерным «шуп-шуп-шуп» орошали идеальные лужайки.
– Отец, ты уверен? – спросил Борис.
Влад только кивнул. Сделал глубокий вдох. Пахнет водой и свежескошенной травой. Пахнет детством.
Они посмотрели на парк. Вот сверкающий голубым бассейн, где можно утонуть тихо и счастливо. Вот исполинская башня, иглой протыкающая небо, для тех, кто хочет прыгнуть и уйти в воздушном потоке. А вот и то, ради чего они ехали так долго. Маршрут Урбонаса.
Американские горки эвтаназии.
Названный именем создателя, Юлионаса Урбонаса, этот маршрут – чудо и гордость инженерной мысли. Он начинается с крутого подъема: полкилометра в высоту. Потом – съезд. Пятисотметровый съезд, затем – серия петель, 330 градусов, почти без перерыва. Сердце Влада забилось быстрее от одного взгляда на диковину. Он вспомнил утро, когда забрался на стену космопорта в экзоскелете. Уселся на верхотуре, на высшей точке недостроенного здания, и стал смотреть вниз, на чистый свет, и казалось, что ему принадлежит весь город, весь мир.
Он чувствовал, как толпятся внутри воспоминания. Требуют, чтобы он их принимал, удерживал, изучал, искал среди них ее имя, которого там не было. Влад вновь обнял сына и поцеловал сестру.
– Ты старый дурак, – сказала она.
Он пожал руку робопопу. Настал черед Мириам.
– Приглядывай за ним, – попросил Влад, указывая на сына.
– Я постараюсь, – в ее голосе звучало сомнение; но она улыбалась.
Дальше: Элиезер и Ибрагим. Два старика.
– Однажды я тоже что-нибудь такое проделаю, – произнес Элиезер. – Каков адреналин.
– А я нет, – сказал Ибрагим. – Для меня есть море. Только море.
Они расцеловались и обнялись – в последний раз. Ибрагим вытащил бутылку. Элиезер достал стаканы.
– Мы выпьем за тебя, – сказал Элиезер.
– Обязательно.
И Влад их покинул. Он был один. Парк ждал, машинки бежали за ним по пятам. Он направился к аттракциону, сел в автомобиль и аккуратно застегнул ремень безопасности.
Автомобиль тронулся. Он медленно, медленно, медленно поднимался в гору. Пустыня далеко внизу; парк – крохотное пятнышко зелени. Мертвое море в отдалении, гладкое, как зеркало, и Владу показалось, что он видит жену Лота, ставшую соляным столпом.
Автомобиль достиг вершины, на мгновение замер. Влад наслаждался этим мгновением. Вкус воздуха на языке. И вдруг он вспомнил ее имя. Алия.
Автомобиль понесся вниз.
Влад ощущал, как притяжение сминает его тело, выталкивая воздух из легких. Сердце бьется быстрее, чем когда-либо, кровь прилила к щекам. Ветер воет в ушах, давит на лицо. Влад падает, потом наступает миг равновесия, и Влад кричит от восторга. Не оправившись толком от падения, автомобиль с Владом врывается в первое кольцо, несется пулей, скорость – 358 километров в час. Влад проносится по кольцу быстрее, чем воображал; а потом сгенерированная маршрутом Урбонаса чудовищная сила тяжести призывает его к себе.
Тринадцать: Рождение
– Он спит. – Мириам погладила Кранки по голове. Борис стоял у двери и смотрел. Над волосами спящего мальчика возник нимб, в него проецировались сны, составленные из молекул воды и частичек пыли.
– С ним всегда так?
– С трех лет.
Что это промелькнуло в сновидении Кранки – не грозовые ли тучи Титана?
– Когда он родился, я был далеко.
– Да.
– Он из родильной клиники?
– Да, – повторила Мириам. Взглянула на Бориса, в глазах – неотвеченный вопрос. – А ты?..
Остаток вопроса остался неспрошенным.
Ты знал?
– Я улетел прежде, чем он родился.
– Борис, я знаю!
– И помнишь? – спросил он. Внезапно его обвила ностальгия, болезненная, но цепкая. Борис шагнул к Мириам. В его коже пульсировал ауг. Он погладил ее черные волосы. Ее взгляд смягчился.
– Я помню.
Лето. Может быть, в юности вокруг – всегда лето.
Они расстаются смеясь. На его губах остается вкус ее поцелуя: жаркий и сладкий, как ежевика.
– Мне пора, – говорит он.
– Ты уверен? – спрашивает Мириам. Смотрит на него снизу вверх, в улыбке – вызов, и Борис понимает, что в горле пересохло. Он легко притягивает Мириам к себе, вдыхает ее аромат. Она тепла от солнца.
– Я должен, – говорит он, но неубедительно.
Он наконец уходит, позднее, чем хотел, и опаздывая, но это ничего. Солнце высоко в небе, зной такой, что Бориса шатает, но и это ничего. Он знает, что все и всегда будет просто отлично. Он шагает по улице и улыбается людям, и те улыбаются в ответ. Его здесь знают все. Борис Ахарон Чонг – дитя Центральной.
