Никогда раньше я такого не испытывала. Кажется, это именно то, что называют химией? Это как упавший под определённым углом свет, что заставляет все предметы выглядеть иначе. Как стройность аккордового сочетания звуков. Никакой техникой подобного эффекта не достичь. Магнетическое притяжение, которое либо есть, либо нет.
Винтер целовал меня жадно, словно пил, стремясь утолить жажду впрок. Будто пытался слиться со мной каждой клеточкой своего тела. И в то же время его объятия были бережными и нежными.
Хотя… и эта мысль ушатом холодной воды остудила все пробудившиеся во мне страсти: он целовал не меня – он целовал свою кузину Эмму.
Коротким толчком в грудь я оттолкнула его от себя.
Под взглядом жёлтых глаз мне сделалось совсем нехорошо. Слишком внимательным, слишком цепким он был, этот взгляд.
– Эмма?
– Какой смысл вести этот разговор? – сжала кулачки я. – Ты не хуже меня знаешь, что не я затеяла это дело. Все мы просто заложники сложившихся обстоятельств…
– Послушай! – сжал он ладонями моё лицо. – Давай сбежим?
– Что?.. – шире распахнула я глаза от удивления.
– Наплюём на всё и просто сбежим.
– Куда?
– Куда угодно! Мы будем свободны, вместе – только ты и я!
Ну да, конечно. А потом посуда, быт, финансовые затруднения и прощай любовь. С мужика-то всё как с гуся вода. А у женщины репутация в лохмотья.
Не могу я так с Эммой поступить. Хотя искушение, конечно, сильное.
– Пусти меня, – тихо сказала я. – У меня правда болит голова.
– Эмма!
– Мне нужно побыть одной, – захлопнула я дверь перед его носом.
Я пребывала в полном смятении чувств. Стояла, прислонившись к стене, крепко зажмурившись. Будто это могло хоть чем-то помочь.
Как глупо – всего один поцелуй, а сердце волнуется так, словно… словно…
Словом, у меня не было слов, чтобы это описать. У меня не было сравнений, чтобы сравнить. Ничего подобного в моей жизни вообще никогда раньше не было.
Лицо кузена Винтера так и стояло перед глазами, так и стояло, просясь на холст.
Чтобы как-то занять руки, я достала тонко очинённый карандаш, взяла лист бумаги и принялась рисовать. Руки действовали машинально, набрасывая одну линию за другой, пока на меня не глянуло бледное подобие золотого мальчика.
В дверь постучали.
Я поспешно перевернула лист:
– Войдите.
– Ваша амазонка, мэм, – присела в реверансе миленькая горничная.
Она очень старалась не глядеть на меня.
– Амазонка? – обескураженно поглядела я на наряд.
– В пять часов пополудни вы всегда катаетесь верхом, мэм. Прикажите помочь одеться?
– Да, конечно, – растерянно кивнула я, покорно отдаваясь в умелые руки горничной.
Я?
Кататься верхом?
С этими проделками амура я напрочь забыла о списке, врученном утром, где верховая езда была выделена отдельным пунктом.
От волнения я не слишком радовалась тому, как ладно на моей фигуре сидит верховой костюм.
Я не слишком переживала, направляясь к конюшням, где располагался манежный двор. Всё происходящее казалось сном. Подчас увлекательным, пугающим, но не слишком реальным. Никак мне не отделаться от ощущения, что всё понарошку, не всерьёз.
Вот-вот очнусь и буду вспоминать обо всём об этом, как об увлекательном опыте осознанного сновидения.
Эвелин и Эльза уже дожидались меня на месте.
Эльза протягивала на ладошке подсолённый кусочек хлеба белоснежной лошадке.
Та, моргая красивыми чёрными глазами с длинными ресничками, осторожно брала угощение с девичьих рук, легко касаясь их мягкими губами.
– Какая прелесть! – искренне восхитилась я. – Можно её погладить? – протянула я руку к шелковистой гриве. – Не укусит?
Эльза поглядела на меня как-то странно.
Эвелин засмеялась:
– Пока тебя не было, наша неразумная младшая сестрёнка, видимо, надеялась, что вернулась настоящая Эмма. А уж она-то об этой смиренной кобылке никогда по-доброму не отзывалась.
– Неужели же можно не влюбиться в такое чудо? – вознегодовала я.
И всё-таки отважилась провести ладонью по шелковистой шкуре.
– Эмма считала, что у Снежинки недостаточно горячий нрав, – вздохнула Эльза, которую явно ранило такое отношение старшей сестры к её любимице.
Ну, от меня-то дурного отношения эта красавица, это белоснежное чудо природы не дождётся.
У Эвелин лошадь была гнедой.
– Эта девочка или мальчик? – полюбопытствовала я.
– Мерин, – усмехнулась она. – Спокойного нрава. Очень выносливый. А вот и твой Воронок.
Мама дорогая!!!
Да лучше я остаток дней на самокате проведу, чем на эту зверюгу верхом сяду.
Я к нему не то что на пушечный выстрел – на расстояние удара ракеты не приближусь. Ни за какие блага в мире!
Конюх с трудом удерживал животину, повиснув на удилах, или как там эта штука во рту у лошади обзывается? А конь всё равно норовил взвиться на дыбы.
Он фыркал так, что тигр с перепугу бы заболел медвежьей болезнью и убежал в леса, предпочтя остаться голодным, чем сделать попытку отобедать таким монстром.
– Это… что? – заикаясь, проблеяла я.
– Воронок. Любимый конь Эммы, – прозвучал роковой ответ.
– Увидите! Увидите этого зверя немедленно! – сорвался мой голос на неблагозвучный визг.
– Но, мэм, конь ведь не может стоять всё время в стойле? Ему нужен променад.
– Вот и обеспечьте его ему. А мне приведите спокойную, послушную лошадку. Самую спокойную, самую послушную во всей конюшне. Я не обижусь, если это будет старая кляча.
Конюх смотрел на меня изумлённо, а Воронок вроде как даже обиженно.
Эльза прилагала все усилия, чтобы не рассмеяться.
Я понимаю. Это смешно. Но лучше я буду смешной, чем мёртвой. Или даже просто сильно ушибленной. Что толку с того, что конечности у меня чужие? Больно-то всё равно будет мне!
– Ну? – топнула я ногой на продолжающего столбом стоять конюха. – Чего стоите? Выполняйте немедленно!
Конь протестующе заржал. Бедняжка! Он хотел на прогулку с любимой хозяйкой.
Ну на ничего не поделаешь. Мне его не оседлать.
Явно пребывающий в шоке конюх выполнил распоряжение. Привёл старую лошадь.
Боже, какой огромной она была. И глаза у неё огромные. И хвост. Спина с обеденный стол в Дарк-мэноре.
