Когда я глянула на отражение в зеркале, увидела, что от слёз покраснели глаза и кончик носа.
Чтобы как-то успокоиться, села за рисование. И снова карандаш принялся набрасывать профиль кузена Винтера. С полчаса ничто от процесса творчества меня не отвлекало. А потом за спиной щёлкнуло.
Повернувшись, я с ужасом увидела, что рама у окна поднимается. Через мгновение предмет моих девичьих грёз перекинул ногу, в безусловно безупречно начищенным ботинке, через подоконник, и проник в комнату.
– Кузен! – возмутилась я. – Что вы здесь делаете?
– Очень мило! – рассмеялся он. – И натурально. Знай я тебя меньше, решил бы, что ты возмущаешься искренне.
– Так и есть!
Я поднялась из-за стола, прикрывая рукой незаконченный набросок, но в нём, однако, уже угадывались черты того, кто явился вдохновителем сей живописи.
– Дорогая Эмма, что за ворожба тут творится? Ты разучилась ездить верхом – я застаю тебя за мольбертом. Что дальше? Рукоделие и книги по домоводству? И что ты там пытаешься ваять? Весну, переходящую в лето? Свет девичества на пороге женственности в мечте о возлюбленном? Красавицу, представляющую, какой верной и нежной она будет будущему мужу?
С издёвкой тянул Винтер, прохаживаясь по комнате, вертя в руках то один предмет, то другой, потом возвращая их на место. В движениях его была нервозность, тщательно замаскированная под бесшабашную весёлость.
– Юность полна надежд, – парировала я.
– Эмма? Ты девушка, которую я люблю. Я готов всегда хранить тебе верность – и в юности, и в зрелости. У нас с тобой у обоих в будущем будет полно денег. Так о чём нам беспокоиться? Давай сбежим и поженимся втайне ото всех? Рано или поздно родные смирятся с этим фактом. Куда они денутся? Только скажи «да»!
Я бы с радостью согласилась на это предложение, так как от одного взгляда на солнечного мальчика у меня в груди теплело. Но я понятия не имела о намерениях и чувствах настоящей Эммы.
Паузу держать становилось всё труднее.
Винтер фыркнул, саркастично и горько.
Обойдя стол, разделяющий нас, потянулся к моему рисунку:
– Так что ты там всё-таки рисуешь, кузина? – потянул он к себе мой рисунок.
Я ухватилась за ватман обеими руками, не давая его перевернуть.
– Ничего! Это просто наброски.
– Ну так мне нравятся наброски. Дай взглянуть?
Я вцепилась в рисунок, как клещ в собачий хвост.
Не помогло. Винтер оказался проворнее и сильнее.
Перевернув листок, он с радостной улыбкой мог созерцать свой светлый лик в моём дремучем исполнении.
– Ну надо же! А у тебя прорезался внезапный талант? Я вышел весьма удачно.
– Отдай немедленно! – притопнула я ногой, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
Они наверняка теперь пылают, как маков цвет.
– Я настаиваю! Он мой! Какое у тебя право брать его?!
– Раз он тебе так дорог – возвращаю. Не горячись.
Но я горячилась. Ещё как. В сердцах разорвала рисунок пополам, отчего в янтарных глазах Винтера вспыхнули опасные золотые огни как у тигра, заметившего добычу.
Какое-то время мы гневно пялились друг на друга. Потом меня схватили, с силой дёрнули и пихнули на огромную кровать, игнорируя протестующие возгласы.
– Что ты творишь?! – кричала я. – Что себе позволяешь?!
– Ничего такого, чего бы не позволял себе раньше. Ничего такого, что ты сама не позволяла бы мне!
Я замотала головой, выражая протест подобным произволом.
Винтер щурился, глядя мне в глаза. И я, теряясь под этим взглядом, тщетно пыталась разобраться в эмоциях, что он во мне вызывал.
Кузен Эммы пах разогретой солнцем полевой травой и ещё, совсем чуть-чуть, табачным дымом.
– Зачем ты порвала мой портрет?
– Потому что ты меня разозлил.
– Ты меня сейчас тоже злишь.
– Но ты меня – больше.
Мне было жарко под весом его горячего тела. Почти нечем дышать. А когда он меня поцеловал я и вовсе задохнулась.
А ведь ничего особенного и не происходило. Винтер просто склонился и коснулся своими губами моих губ, но в глазах поплыл туман. Он словно стал порывом коварного ветра, обещавшего раздуть огонь, о наличии которого в себе я даже не подозревала.
Меня сводили с ума широкие плечи, невыносимые ухмылки, растрепанные волосы цвета янтаря.
Но слава богу разойтись со своими поцелуями мы не успели. В дверь постучали:
– Эмма?
Дверная ручка заплясала вверх-вниз.
– Эмма, дорогая? Открой.
– Вот чёрт! – прорычал кузен, порывисто вскакивая. – Принесло же!
Я последовала его примеру, на ходу поправляя пеньюар, приводя себя в приличный вид.
Винтер метнулся к окну, послал мне оттуда воздушный поцелуй и растворился в ночи. Не забыв опустить за собой раму.
А я открыла дверь:
– Мама?
Перестаралась, однако. Мамой леди Диану я до сих пор не называла ещё ни разу.
Леди стремительно ворвалась в спальню, оглядывая мебель ястребиным взором и так явно к чему-то принюхиваясь, что мне стало смешно.
Я закашлялась, стараясь скрыть охватившее меня неуместное веселье.
– Ты одна? – подозрительно сощурилась она.
– С кем мне быть? – наивно распахнула глаза я.
– Почему тогда так долго не открывала?
– Задремала. Спросонья не сразу поняла, что происходит.
Она смерила меня очередным взглядом из серии «ищет и подозревает», но кивнула в знак доверия:
– Я зашла узнать, как ты себя чувствуешь после сегодняшнего инцидента?
– Эликсир сотворил чудо. Будто и не было ничего.
– Что ж? Отдыхай. Завтра сложный день.
Но я не собиралась отдыхать. Образ золотоволосого кузена не давал покоя. Кажется, он не давал покоя и моей предшественнице?
Интересно, а моё поведение не вызвало подозрений у этого красавца? Ещё раз лишнее подтверждение тому, что мужчины понятия не имеют о том, что у женщин в голове. Им это даже и не интересно.
Накинув на плечи шаль, чтобы укрыться от гуляющих по коридорам сквозняков, я направилась к Эвелин.
На моё счастье сестра Эммы ещё не ложилась. Она даже не очень удивилась моему приходу.
– Заходи, Алина-Эмма. Выкладывай.
– Что выкладывать?
– С чем пожаловала?
Я потопталась немного на месте, терзаясь сомнениями. Никогда не любила ябедничать. Но что же делать?
