Вик быстро подбежал, кочергой достал диск из камина и схватил его. На первый взгляд он был цел.
Он обернулся к Сирьелю, который валялся у его ног в луже собственной крови. Губы его еле заметно задвигались,
– Как… как вы узнали… – прохрипел он.
Стиснув челюсти, Вик ботинком ударил его по лицу:
– Я уже однажды видел, как ты умер, мерзавец. И на этот раз тебе тоже не будет пощады.
Старик испустил дух.
Со стороны двери послышался шум. Вик обернулся, сам не свой от нервного напряжения, держа палец на взведенном курке.
В гостиную, задыхаясь, влетел Стефан. Вик не сдвинулся с места. И тогда тот, у кого все отняли, все украли, набросился на тело старика, как изголодавшийся волк, и бил, бил его без остановки. Тощее тело подпрыгивало от ударов.
– За что, за что? Мразь! Падаль!
Вик вложил пистолет в кобуру и схватил друга за руки:
– Оставь его. Это уже делу не поможет.
Стефан выпрямился, глаза его были налиты кровью от ярости. Он кивнул на диск, который Вик держал кончиками пальцев, и повернулся к широкому экрану на стене:
– Поставь.
– Разреши мне сначала самому это посмотреть.
Стефан выхватил диск из рук Вика и вставил в гнездо дисковода.
Экран засветился.
И началось нечто немыслимое.
Потянулся поток коротких вспышек подсознания, череда эпизодов, среди которых были и стоп-кадры, и более-менее длинные фрагменты, и короткие перебивочные вставки, которые вторгались, как удары скальпеля. На экране шли вперемешку черно-белые и цветные кадры и кадры в режиме сепии. Съемка то ускорялась, то замедлялась, то возникали наплывы и затемнения. На экране возникали жертвы в разных стадиях мучений. Изображения чередовались с рентгеновскими снимками переломов, фотографиями всевозможных ран, язв и ожогов. Оба зрителя морщились, трясли головой, смотрели не видя и слушали не слыша. Все изображения сопровождались звуками: визгом пил, треском молотков, криками, гудением огня. На экране то брызгала кровь, то вылетали внутренности, то кто-то кричал от боли. Но когда на миг появилось изображение кричащего рта, в который запихивали тряпичный кляп, Стефан рухнул на пол.
Это был рот его жены.
Через несколько секунд в череде чудовищных кадров появились ее большие голубые глаза, потом грудь. А потом снова бесконечный поток пыток и мучений других жертв. За ними опять переломы, рентгеновские снимки. Череп, берцовая кость, раздробленная на мелкие кусочки кисть. И все это сопровождалось детским смехом, дразнилками, издевательством, свистом. Потом возникли фотографии детского тела, проткнутого иголками. Чей-то плач, чей-то гогот. Факир, протыкающий себе язык, индийцы, которые ходят по углям и ныряют в битое стекло.
Друзья замерли. На экране появилось чудовищное лицо, потом рука, придвигающая электронагреватель к смоченному водой телу. Потом другая рука, в перчатке, начала мять и ощупывать это тело. И протяжный вздох наслаждения смешался с криками жертвы. Сильные пальцы погружались в миску со льдом, а потом рвали и терзали человеческую плоть. Крики. Сверкание скальпеля. И кровь повсюду.
Фильм длился две минуты двадцать четыре секунды.
А потом на экране запестрили синеватые помехи.
Вик, на грани того, чтобы вывернуться наизнанку, подошел к экрану и остановил дисковод. В висках стучала кровь. Он прижал руки к лицу, не в силах произнести ни слова. Стефан лежал на полу, скорчившись и глядя в пустоту. Наконец он разжал губы и спросил:
– Что это? Что это было?
Вик посмотрел на него полными слез глазами:
– Галлюцинация… Мы видели галлюцинацию… Сирьеля вперемешку со страданиями… убийцы…
Стефан поднял голову:
– Страдание… убийцы? Какое страдание?
– Не знаю. Ничего я не знаю, господи боже ты мой…
Еще несколько секунд они не двигались. Наконец Вик все-таки решился и вынул диск из гнезда дисковода и сунул в карман. Потом подошел к телу Сирьеля, перевернул его, разодрал на нем рубашку и засунул палец в рану от выстрела. Дыра было глубокая. Тогда он отыскал на письменном столе нож для разрезания бумаги и, сморщившись, выковырял кусочек металла. После этого схватил кочергу и принялся разбрасывать горящие головешки и угли по полу.
Стефан схватил его за руку:
– Зачем? Зачем ты хочешь все сжечь? Почему не позвонить в бригаду?
– Потому что я в очередной раз перешел все границы. А я не хочу по вине этого монстра оказаться в тюрьме, в разлуке с женой и будущим ребенком. Я хочу вернуться в Авиньон и зажить нормальной жизнью. Скажи мне, что ты меня понимаешь, Стефан. Ну скажи.
Вместо ответа Стефан выпустил его руку, и Вик довершил свое разрушительное дело.
– В другом прошлом этот дом уже однажды сгорел. Давай возвратим судьбе то, что ей принадлежит.
76
Вторник, 15 мая, 02:37
Надо было подождать. Подождать, пока Селина заснет, а потом уже вынуть копию видеодиска и вставить в дисковод видеомагнитофона в гостиной. Прежде чем нажать кнопку на пультике, Вик закрыл все двери, залпом выпил большую рюмку коньяка и на несколько секунд прикрыл глаза. Какие странные и противоположные ощущения… На прошлой неделе он уже терял ребенка и Селина лежала в больнице в депрессии. А сегодня… Все было совсем по-другому. Конечно, они не смогли вернуть Сильвию Кисмет, но ребенок, его ребенок, его плоть и кровь, рос в утробе жены.
Когда экран ожил, изображения снова поразили его своей необычайной жестокостью. Но Вик заставил себя выдержать это жуткое зрелище. Он доискивался до ключевой детали. Кто мучил этих несчастных женщин? Что хотел сказать убийца своим дьявольским произведением? Скрывалась ли за этим жутким монтажом его личность, его подпись?
Вик чуть не спасовал. А что, если отправить DVD-диск в бригаду анонимно? Они там все проанализируют, продвинутся в расследовании, откроются новые версии… А почему бы и нет?
Но сейчас он ощущал настоятельную потребность довести все до конца. Ради Стефана. Ради бедняги Стефана, который наверняка тоже внимательно изучает копию всей этой гнусности, сидя один в своем огромном доме.
И тогда Вик абстрагировался от всего и постарался на все посмотреть глазами сыщика. У него билет в один конец. В ад.
И видеоряд, и звуковая дорожка фильма были смонтированы очень профессионально. Поставлен фильм весьма изощренно. Работал профессионал или любитель? Ясно одно: он работал в потайном месте, скрытом от посторонних глаз.
Вик прищурился. Разглядеть лицо Матадора было невозможно: он носил латексную маску, очень похожую на ту, что по памяти сделал Стефан. Он никогда не появлялся в кадре во весь рост или на общем плане. Фильм был смонтирован таким образом, что без специального программного антропометрического оборудования невозможно было понять, какого он роста и сложения. Этот мерзавец принял все меры предосторожности.
