– Лиловатые пятнышки на правом предплечье, – подал голос Вик.
Жоффруа наконец удостоил его взглядом:
– И как по-твоему, что это такое?
– Наркотик?
– Морфин. Отсутствие его следов в волосах говорит о том, что инъекция была разовая и недавняя. Ты знаешь, для чего главным образом используется морфин?
– Ну, прежде всего его прописывают больным в больницах. Думаю, как обезболивающее.
Жоффруа ткнул пальцем в листки экспертизы:
– Правильно думаешь. Это анальгетик, который воздействует на центральную нервную систему. Его вводят умирающим пациентам или тем, кто попал в серьезную аварию… Он обезболивает, облегчает страдания.
Комната, окутанная дымом, походила теперь на турецкую баню для кандидатов в раковые больные. Вик открыл окно и взял свой стакан с водой.
– Ты хочешь сказать, что наш убийца…
– Матадор. Пока что назовем его Матадор.
– Матадор?
Жоффруа оперся рукой на стол:
– Знаю, что это глупо, но это идея шефа. И не ищи в этом прозвище ни малейших признаков гениальности.
– Ладно, договорились. Так, по-твоему, этот Матадор вколол ей морфин, чтобы ей не было больно, когда он всаживал ей иглы в нервные узлы и мышцы?
Лейтенант, которому угрожало полное облысение, загасил только что выкуренную сигарету. Ван быстро сунул пачку обратно в карман.
– Да нет, вовсе не для того, чтобы она не страдала. На этот раз побиты все рекорды садизма.
– Слушай, уже утро, а потому кончай со своей манерой напускать загадочности, прошу тебя.
Жоффруа обвел пальцем кривую графика в досье:
– Смотри. Вот точная дозировка морфина в соответствии с весом пациента и с длительностью действия.
Вик и Мо подошли к столу.
– Морфин начинает действовать через пять минут после инъекции, а максимальный эффект наступает примерно через полчаса. И еще три часа действие продолжается. А потом…
Жоффруа схватил Вика за руку и крепко ее стиснул:
– Ну вот представь, V8: я тебя обездвижил, к примеру привязал, а потом вколол тебе от десяти до двадцати кубиков морфина. Через пять минут ты будешь под кайфом, но полностью в сознании. Ты догадываешься, что я собираюсь с тобой сделать, ты видишь, как я достаю инструменты. Скальпели, хирургические ножи, иглы. Сотню здоровенных иголок. И я медленно вожу ими у тебя перед глазами, словно это свечки. Твои погребальные свечки.
Жоффруа все сильней и сильней сжимал руку, Вик снова почувствовал, как по ней поднимается жар, и попытался ее выдернуть. У офицера в потертой косухе была репутация драчуна. Он пригвоздил коллегу ледяным взглядом и продолжал:
– Все эти приготовления длились минут, может, двадцать. Минут десять мерзавец с ней говорил, рассказывал в подробностях, что собирается сделать, и это его заводило. Действие морфина достигло пика. И тогда он начал спокойно вводить иглы. Торопиться он не любил, все делал с оттяжечкой. Как он их вкалывал? Ходил ли вокруг жертвы? Заглублял и снова вытаскивал их по одной или всаживал в тело сразу по нескольку? Потом отрезал пальцы, губы, вырезал язык, а раны смазал гелем, чтобы кровь не хлестала и жертва не умерла бы прежде, чем он закончит свою… работу. И все это время, находясь под действием морфина, жертва ничего не чувствовала. Она просто видела, как от ее тела отрезают по кусочку, словно делят апельсин на дольки, и понимала, чем это закончится.
Мо оперся о письменный стол. Под татуировкой с иероглифом Вик различил у него на руке еще одну, более старую, которую явно сводили лазером. Изображение дракона.
– Кажется, я начинаю что-то просекать, – сказал Ван. – Ну конечно, я кое-что понял. – Он присвистнул, а потом добавил: – Этот тип, конечно, сама доброта.
В горящих глазах обоих своих коллег Вик различил блеск сообщничества и полного согласия. Сколько же дел они распутывали вместе, сколько наполучали тумаков, сколько бессонных ночей провели, прежде чем достигли такого согласия?
Жоффруа снова заговорил:
– Оставалось четверть часа, Матадор свое дело закончил. Леруа он доконал. И вот морфин внезапно перестает действовать. Тело жертвы просыпается. Эффект фейерверка.
Он руками изобразил что-то вроде взрыва. Вик, стоя в сторонке и держась подальше от дымного облака, сказал:
– Он не желал, чтобы страдание усиливалось постепенно.
Лицо его при этих словах стало жестким.
– А у него есть мозги, у этого V8!
Жоффруа пошарил рукой, нащупывая сигаретную пачку Мо, но не нашел и вытащил свою из кармана кожанки. Однако не закурил и обратился к Вану:
– С недавнего времени я задаю себе вопрос. И вопрос этот уже все нутро мне прожег насквозь.
– Что за вопрос?
– Можно ли умереть от боли? Просто от боли, до того как откажут жизненно важные органы?
Ван посмотрел ему в глаза, и взгляд его помрачнел.
– Можно, мать твою… Гарантирую, что можно.
После его слов в комнате словно холодом повеяло. Сквозь стекло проникал отсвет работающих газовых горелок. Жоффруа смял в кулаке свой стаканчик:
– Этот гад довольно много времени провел со своей жертвой. Он развлекался вовсю, притащил кучу кукол и выстроил из них этакий карточный домик. И никаких следов! Один-единственный смазанный отпечаток на крошечном кусочке мела. На куклах ни одного отпечатка, и никаких свидетелей! Ну пока никаких.
– А есть надежда, что появятся?
– Есть. Там, напротив, на парковке таможенного склада, нашли много пустых бутылок. Работники соседней киношки утверждают, что их натаскал какой-то бомж. Его сейчас ищут.
– А что насчет слегка обгоревших волос Леруа?
– Полная тьма. Может, она сама их сожгла феном? А может, этот садюга поработал зажигалкой. Кто знает?
– А что нового о тех клочьях чьей-то шкуры, что были у нее в руке?
– Исследуют. Экспертам лучше лишних вопросов не задавать, когда речь идет о ДНК…
Жоффруа уселся перед своим компьютером и полез проверять почту. Вик кивнул на термос с кофе:
– Можно?
– Ты что, сдурел или как?
Довольный произведенным эффектом, Жоффруа буркнул:
– Ладно, так и быть. Не хочу прослыть врединой, вроде того, кто сунул тебе в стол мокрый пипифакс. Но в следующий раз приноси свой термос. Да, кстати… Мо мне говорил о твоей жене. Можно взглянуть?
– На что взглянуть?
– На фото. Ты же наверняка таскаешь его с собой? Между коллегами есть правило: всегда показывать друг другу фото своих жен.
Вик достал из портфеля маленькое фото на документ.
