– Странная манера будить ребенка.
– Уверяю вас, это действовало безотказно. Я всякий раз вскакивал. Он хотел воспитать меня в строгости, сделать из меня мужчину. Мой приемный отец был горцем, понимаете?
– Прекрасно понимаю.
– По вечерам, когда родители рассказывают детям сказки про принцесс, он говорил мне про всяких чудовищ, про волков-оборотней, которые меня утащат, если я не буду себя вести как мужчина, если буду бродить по ночам или плакать. Я был запуган и засыпал со спрятанным в душе страхом. Но я никогда не просыпался как от толчка, мне не снились кошмары, ничего такого. Ничто не выплескивалось наружу, все… собиралось и накапливалось.
– Так вот почему вы занялись изготовлением монстров. Все выходит теперь наружу через ваши руки.
– Так говорят и психиатры, к которым я ходил.
Он помолчал и снова заговорил:
– Это не сны, не видения, по крайней мере, я так думаю, но всю жизнь… я вижу, будто совершаю какие-то поступки, и вижу это настолько ясно, что потом неизбежно должен их совершить на самом деле. Это что-то вроде ощущения дежавю, только раз в десять сильнее.
Вик его перебил:
– Вроде как вы поднимаетесь по лестнице и говорите сам себе: «Но я уже шел по этой лестнице. Вот сейчас на площадку выйдет женщина». И в тот момент, как вы подумали, женщина действительно выходит на площадку, вот только вы не знаете, подумали вы заранее или в точности когда она вышла. Со мной это случается сплошь и рядом. Очевидно, это что-то из области физики, информация от каждого из двух глаз в мозг поступает со сдвигом во времени.
– Нет, со мной совсем другое. Я что-то делаю вне связи с логикой последовательности событий. Например, в 1998-м я ехал в экспрессе в Ренн. В то время еще разрешалось опускать оконные стекла. И вот в тот момент, когда я увидел красный дом с черной черепичной крышей, по которой белой черепицей было выложено «1918», я вдруг увидел сходящий с рельсов поезд. И это было настолько явно, что я рванул ручку экстренного тормоза и выпрыгнул из окна.
– Ого!
– В больнице меня собирали по кускам: более десятка переломов и множественные гематомы. Кто-то, конечно, погиб, но не я. Я чудом остался жив.
– А поезд?
Лицо Стефана исказилось.
– Я выпрыгнул прямо на повороте, там, где путь закругляется. Те, кто выжил, рассказывали, что поезд резко затормозил и сошел с рельсов. Эксперты дали заключение, что тормоза были неисправны.
Вик откинулся на подголовник и несколько секунд молчал.
– Черт возьми… Но если вдуматься, то поезд сошел с рельсов, потому что вы сами это спровоцировали.
– Я… я поверил, что он сойдет с рельсов в любом случае. На самом деле, когда я заметил тот дом с разноцветной черепицей, я не увидел сходящего с рельсов поезда. Я знал, что он сойдет с рельсов. Какая-то часть меня знала. Словно… словно кто-то это шепнул мне на ухо. И у меня не было другого выбора – только рвануть ручку тормоза и выпрыгнуть. Потом, когда я пытался об этом рассказать, это стоило мне долгих сеансов у психотерапевтов. Все погибшие или раненные по моей вине пассажиры неотступно преследовали меня. Врачи произносили одни и те же слова: «зрительные галлюцинации», «склонность к суициду», «шизофрения». Но я не шизофреник. Все реально. Хотя и не могло быть на самом деле. И я…
Вик покачал головой:
– Ну ладно, господин Кисмет…
– Вы мне не верите?
– Видите ли, мне что-то стало нехорошо.
Стефан пожал плечами:
– Это нормально. Полицейские – реалисты, люди приземленные. Даже моя жена мне не верит. Единственное средство, которое она находит, – это отправлять меня к психиатрам. Можно подумать, я их чем-то очень привлекаю.
Вик глубоко вздохнул и выпрямился на сиденье.
– Предчувствия не в моем вкусе. По-моему, все объясняется множеством незаметных событий, что происходят вокруг нас. В лицее преподаватель говорил мне об одном писателе, Робертсоне
[58], который в 1890 году…
– …Опубликовал роман, описав трагедию «Титаника» за двадцать пять лет до события, я знаю. И я знаю, что сказал вам этот препод. Что существуют сотни тысяч книг и разных происшествий, которые составляют столько же историй. И согласно закону случайности, вероятности и проходящего времени, какая-нибудь из историй неизбежно произойдет в тот или иной день. И чем больше будет книг, картин, спектаклей и происшествий, тем больше возникнет… предчувствий.
– Ну да, можно и так сказать. Предчувствия, совпадения – назовите как хотите.
Вик указал на фотоаппарат:
– Ну так что насчет фото девочки? Тоже видение?
Стефан прикрыл веки:
– Я знаю, что она должна умереть. Очень скоро.
Вик постарался не слишком обнаружить свое нетерпение и желание поскорей вернуться домой.
– Допустим… Как так – умереть?
– Утонуть в заполненном водой карьере Хеннока. И я думаю, что в этом замешан Эктор Арье.
– Ага. Вот зачем вы сюда приехали.
Теперь Вик лучше понимал объяснения портье из «Трех парок» и хранителя музея: оба говорили о странном, на грани агрессивности, поведении Стефана. И понятнее стала очевидная тоска Сильвии Кисмет. Похоже, ее муж сильно не в себе.
– Вы принимаете антидепрессанты? Нейролептики? Анксиолитики?
– Перестал… Эту дрянь я больше не пью. Скажите, вы займетесь расследованием по поводу Эктора Арье?
– К сожалению, не получится.
– Ах вот как… У вас дети есть?
– Нет.
– Если бы у вас была дочь в возрасте Мелинды, вы бы поняли.
Стефан смотрел на дорогу перед собой.
– Скоро? – вдруг спросил он.
– Что?
– Роды скоро?
Вик попытался скрыть удивление:
– Что вы такое говорите? Моя жена вовсе не ждет ребенка. Вы что, бредите?
– Ну зачем вы врете?
– Перестаньте, вам ясно?
– Беременность протекает тяжело?
– Да замолчите, я сказал! Или я просто дам вам по морде!
Это подобие допроса слишком затянулось. Вик протянул Стефану две визитки. У этого бедолаги явно было полно психологических проблем, слишком много неприятностей… Но все это никак не помогало расследованию.
– Если возникнет необходимость, у вас теперь есть мои рабочие и личные координаты.
– И это все?
– Это все! А что, вы хотите досказать, чем кончились приключения гадкого утенка? Если будет надо, я с вами свяжусь. И не будем больше об этом. На вашем месте я бы последовал совету жены и вернулся к общению с психоаналитиком.
