Юный Яков Брюс вместе с потешным войском встал на сторону гонимого наследника и не прогадал. Петр, придя к власти, не забыл преданности своих «волчат» – обласкал, наделил должностями, званиями, приблизил к трону. На кого еще он мог опереться в противостоянии боярам, глухому ропоту толпы, всему косному, застарелому, что связывало ему руки? Далеко улетел помыслами новый царь, высоко вознесся в мечтах своих…
– А что за гиперборейское зеркало?
– Тэфана объяснила, что так назывались небольшие гладко отполированные диски из неизвестного материала, которыми пользовались оракулы делосского
[19] и дельфийского
[20] храмов. Сами диски ничего не отражали. Но если их ставили определенным образом – друг напротив друга, – то на каком-то из них появлялось изображение лабиринта. Оракул блуждал взглядом по лабиринту, и его предсказания зависели от того, куда он попадал: в центр или в тупик. Жрецы Аполлона умели с помощью гиперборейских зеркал не только узнавать будущее, но и менять его…
Глава 15
Москва. Август 1917 года
Ольшевский втянулся в интригу, которая завязалась столетия тому назад. Он засыпал и просыпался с мыслями о Сьюзи. Призрак этой давно умершей женщины преследовал его во сне и наяву.
– Я вас не узнаю, сударь, – озабоченно бормотал Варгушев, когда они случайно сталкивались в парадном или во дворе. – Осунулись, глаза красные. Вы больны! У вас определенно горячка! Зайдите-ка вечерком ко мне, я достал по случаю настоящий чай. Аромат – божественный! Посидим, поболтаем…
– Некогда, – отмахивался взъерошенный сосед. – Потом как-нибудь! Простите…
– Сумасшедший… И немудрено. Революция ломает не только монархию, но и психику…
Доктор, ярый противник курения, где-то раздобыл табак и делал самокрутки, как его научили солдаты в госпитале. Затягиваясь, он долго, с надрывом кашлял и вытирал выступившие слезы. Это развлекало его.
Московские улицы дышали зноем. Скверы и парки начинали желтеть. Ветер носил по пыльным мостовым обрывки прокламаций, окурки, опавшие листья и лузгу от семечек. Надвигалась осень. Подмосковные дачи опустели намного раньше, чем обычно. С наступлением сумерек обыватели боялись высунуть нос из своих домов. То там, то тут возникали стихийные митинги, которые нередко заканчивались потасовками…
Эта реальная жизнь казалась Ольшевскому сущей бессмыслицей. Он совершенно остыл к ней. Его занимали события, которые ни в коей мере не могли его касаться… однако выходило наоборот. Он боялся, что сладкое наваждение, навеянное письмами прелестной Сьюзи, рассеется, и его снова окружат грубые революционные будни.
«Она, должно быть, необыкновенно красива, – думал он, представляя себе большие темные глаза, тонкий овал лица, маленькие яркие губы, нервный изгиб бровей и густую черную шевелюру, упрятанную под убрус
[21]. – И необыкновенно отважна! Посвящена во что-то значительное…»
Читая написанные ею строки, он будто воочию видел стол, горящую свечу, старинную чернильницу, перо в длинных тонких пальцах и склоненный над бумагой нежный женский профиль.
«Мой дорогой! – неизменно обращалась Сьюзи к адресату своих драматических посланий. – Сегодня я оценила ваш замысел. Он безупречен. Напрасно меня мучили сомнения. Разумеется, я склоняюсь к первому варианту. Но ежели сие не удастся, то хотя бы спутаю карты и воспользуюсь вторым.
Великая сила в незрелых руках способна принести неисчислимые беды… Эту партию нельзя проиграть. Ежели иным путем вырвать победу не удастся, то придется выводить из игры ключевую фигуру. А потом повторить попытку… когда наступит новый благоприятный момент. Его предскажут звезды…
Сегодня я увидела ее во всем азиатском великолепии. Не могу удержаться от описания некоторых деталей. Внутри чертога, куда меня привели для беседы, все сплошь расписано разными священными и аллегорическими картинками, мебель обтянута индийскими тканями и бархатом, на окнах – занавеси из турецкой парчи, полы устелены коврами. Сама хозяйка была некрасива, но умна и горделива, одета с подобающей роскошью. Заговорила со мной ласково, попросила показать, что я умею. Я постаралась. Она пришла в восторг и долго рассыпалась в похвалах, позабыв о разнице нашего положения…
Напоследок по ее просьбе я вызвала у себя видение: круглый зал с вызолоченными стенами, а на своде – искусно сделанная фигура льва, который держит в пасти змею, а со змеи той свисают многие подсвечники… и каждое произнесенное в том зале слово эхом отражается и повторяется. Посреди зала стоит возвышение с бархатным подножием и такою же подушкой, шитой крупными жемчугами…
– Кто же восседает на подушке? – спросила она.
Я сделала вид, что онемела от восхищения, и подобострастно указала на нее.
Она вся задрожала, запылала и просила меня повторить сие видение. Я с поклоном отказалась… Судьбу, мол, дважды не испытывают.
– Знаешь ли, что ты сейчас описала? – с глубоким волнением произнесла она. – Золотую Царицыну палату!
[22] Бывать там ты никак не могла, значит… и правда умеешь заглядывать сквозь время…
Она никак не успокаивалась, все ходила и ходила от окна к столу и обратно. Губы ее шевелились, грудь часто вздымалась. Она то и дело обращалась взором к образам – изображениям Спасителя и Богоматери, осенняя себя крестами. Потом обернулась ко мне со словами:
– Сей дар у тебя… Божий ли? Не от лукавого ли явилась ты – искушать меня?
«Испытай и сама убедишься!» – твердо, глядя ей прямо в зрачки, подумала я.
Она сникла, обмякла и опустилась на кресло с высокой резной спинкой и позолоченными птицами по краям, сразу заговорила о другом. Я поняла, что у меня все получится…
– Расскажи о себе, – попросила она.
Я понимала: обо мне уже доложили ей все, что смогли выведать. Я сама распространяла небылицы о том, кто я и откуда. Я повторяла одно и то же, каждый раз приукрашивая свою историю занимательными и ужасными подробностями. Чем больше я придумывала, тем сильнее мне верили. Она слушала, приоткрыв от удивления упрямый рот.
