– Вода пузырится, – сказала Зинаида Петровна. – Значит, до вечера лить будет.
– Жена вашего шефа тоже присутствовала на вечеринке по случаю юбилея фирмы?
– А как же! Сидела надутая, не ела, не пила, только зыркала по сторонам. С кем Владислав Алексеич заговорил, на кого посмотрел. Ведьма, а не баба! После представления накинулась на него, бедного, и давай ругаться. Мол, его сотрудники нарочно Бабу Ягу на сцену выпустили… в виде намека. Будто это они ее опозорить решили, насмешку устроили.
Было заметно, что уборщица недолюбливает жену шефа и даже не пытается скрывать свою неприязнь к ней.
– Что, они прямо при всех ругались?
– Да нет, не при всех… а в кабинете Владислава Алексеича. Она зазвала его туда – и давай песочить! Уж он увещевал ее, окаянную, как мог… оправдывался. Дескать, никаких намеков никто не делал, ей почудилось. Он так расстроился, что дверь забыл закрыть… на весь коридор его благоверную было слышно. «Ты меня доведешь до греха! – кричала. – Я твоих баб поубиваю! Ишь, что затеяли! Ну, я им покажу!» Вот змеюка так змеюка! Я как раз за веником побежала, чтобы осколки подмести…
– Какие осколки?
– Да менеджер наш, Гарик, неуклюжий, как жирафа, вечно что-нибудь локтями заденет, свалит и разобьет. Половину стаканов расколотил! Один убыток от него, ей-богу! Рассеянный – страсть. Вечно ключи теряет, телефон забывает в столе, бумаги путает. Да вы его видели. Длинный, неповоротливый… жирафа и есть! Я бы на месте Владислава Алексеича давно его прогнала. А он терпит, жалеет. Добрый человек! Другой бы давно сварливую женушку кулаком приласкал, чтобы знала, как рот открывать…
– Может, у нее есть основания для ревности? Секретарша у вашего Тетерина молодая, привлекательная и незамужняя, наверняка глазки ему строит. Не всякий мужчина устоит против женских чар.
– Марина на него виды имеет, это вы в точку попали, – согласилась пенсионерка. – На него все заглядываются. Даже чернавка эта, бухгалтерша. Волосы как смоль, и кожа будто с загаром. Смуглая, значит. Тоже безмужняя… Где ей еще жениха искать, как не на фирме? Понятное дело, кокетничает она с начальником. Придет к нему в кабинет, бумаги подписывать, – и сидит… сидит… толкует о чем-то. Нарочно! Чтобы подольше рядышком оставаться. Мужское сердце – не камень!
– Ну вот и я говорю – правильно жена вашего Тетерина ревнует.
– Какой там – правильно? Он человек надежный, себя блюдет строго. Пошутить там или по работе что обсудить – пожалуйста. А заигрываний – ни-ни! Не позволяет! Я за ним такого не замечала… Зря бабы стараются, напрасно запал тратят. Хоть Марина, хоть Алевтина…
Астра умела расположить к себе людей, вызвать у них доверие и желание высказаться. Зинаида Петровна без опаски изливала перед ней душу.
– Крепкий орешек ваш Тетерин. Неужели ни за кем не приударяет?
– На работе – ни за кем.
– А что за представление было на вечеринке? Про Бабу Ягу? Это ж детская сказка!
– Совсем даже не детская, – серьезно возразила Зинаида Петровна. – Баба Яга – злая колдунья, от нее смертью веет. Сначала все хохотали до упаду, а потом… не до смеху стало. Зачем Владислав Алексеич поручил бухгалтерше актеров подбирать? Она такую страшилищу выбрала на роль Яги, аж мороз по коже шел. Как вышла эта Яга на сцену, как засверкала своими зеркальцами, как заговорила загробным голосом… у меня душа в пятки опустилась, ей-богу! Впору было крестом себя осенять, да руки не слушались. Все тело отяжелело, словно свинцом налилось…
– Что же она говорила?
– Вроде бы всего несколько слов, а до сих пор жутко, как вспомню. Встала в рост, вперилась глазищами в народ – и давай каркать! Голос у нее грубый такой, с хрипотцой. Смотрите, мол, на меня без отрыву, а я мыслями вам приказывать буду… А что приказывать – не сказала. Мало ли какие у нее мысли? Может, худые, вредные? Я, честно признаться, испугалась, хотела не глядеть в ее сторону, отвернуться пыталась. Не смогла! Будто магнитом каким меня к ней потянуло… Опомнилась, когда кто-то вскрикнул, Гарик стакан разбил… Все зашумели, задвигали стульями, и меня как будто кто за плечо тронул, просыпайся, мол. Тогда только я очнулась… Вот страсти-то господни!..
Глава 16
Матвей чуть не пропустил поворот на Монино. Задумался… О Ларисе и ее муже, о себе и Астре. Какими запутанными порой бывают отношению двух людей: мужчины и женщины. Казалось бы, с Ларисой у него давно все кончено – ан нет, поддался на ее уговоры, ввязался в глупейшую историю. Где же его хваленая твердость? Где здравый ум? Где прагматизм?
– Зачем я еду в это чертово Ласкино? – ворчал он.
Вдоль дороги мрачной темной полосой тянулся лес, воздух, напитанный влагой, был мутным. Дождь то переставал, то опять пускался. На обочинах стояли лужи, мокрый асфальт мешал разогнаться как следует. Матвей уже начал беспокоиться – удастся ли ему вовремя вернуться обратно в Москву? Если он и сегодня не встретится с Мариной, никакие отговорки ему не помогут.
Вода заливала лобовое стекло, и он включил дворники. Радио наигрывало старомодный джаз.
«Вероятнее всего, женщина Калмыкова уехала в город вместе с ним, – размышлял Матвей. – Не оставаться же ей одной в глуши, в чужом доме на отшибе? Я напрасно трачу время и бензин. Еще застряну где-нибудь на проселке… придется брести по грязи в деревню, искать самосвал или трактор. Калмыков отсыпается после бурной ночи, дама давным-давно воркует со своим мужем… а я, как идиот, тащусь в богом забытое Ласкино!»
– Вот смеху-то будет, окажись она в избушке на курьих ножках, – процедил он. – Этакая Баба Яга, обернувшаяся молодой красавицей! Ради дурнушки Калмыков не стал бы раскошеливаться. Тем более продавать часть прибыльного клуба. Что-то здесь нечисто…
Он гнал от себя страшные мысли и не заметил, как за поворотом показалась развалюха с заколоченными окнами. Сквозь пелену дождя окрестности деревни выглядели мрачными, даже зловещими. На всякий случай Матвей оставил машину в березовой посадке и зашагал к избушке. Под ногами чавкала жидкая глина. Он похвалил себя за то, что утром бросил в багажник старые кроссовки – теперь они пригодились.
Вчера уже быстро стемнело, и многие детали, такие как сухое дерево у забора, вкопанные в землю ржавые спинки от железной кровати, густой рыжий бурьян, зияющий провал в стене дощатого хлева, не отложились в его памяти. На мокрых грушах, нахохлившись, сидели вороны…
– Гиблое местечко! – поежился Матвей.
Сразу за малинником должен был показаться рубленый домик. Но его там не было! В нос ударил разбавленный сыростью запах гари. Вместо избушки торчала черная кирпичная труба и дымился полуразрушенный обгоревший сруб…
Матвей выругался и протер глаза. Это не было видением, как предыдущие картины господского имения в Глинках. Перед ним курилось реальное пепелище… Проселок и усыпанный потухшими головешками двор, изрезанные следами шин, говорили о том, что недавно здесь побывали несколько машин. Пожарная и «уазик», как минимум… Остальное размыл дождь. В лужах плавали хлопья сажи. Вокруг пожарища валялись закопченные куски жести с крыши, какие-то горелые тряпки, обугленная утварь. И ни души…
