– Лариса, я все знаю, – заявил он после того, как она уселась на стул рядом с его койкой. – Ты наняла сыщика, чтобы он следил за мной. Как ты могла? После стольких лет, прожитых вместе…
Она онемела от неожиданности, растерялась. Заготовленные слова застряли в горле. Она оглянулась на дверь – плотно ли та прикрыта, – наклонилась к мужу и прошептала:
– Ты убийца, Виталий… Ты убиваешь женщин, потому что не в состоянии любить их… Думаешь, я не понимаю, что моя жизнь тоже висела на волоске?
Калмыков заволновался:
– Брось нести всякую чушь… Я никого не убивал…
– Да?! А веревка в твоем багажнике? А топорик? Я не такая глупая, как ты считаешь! Небось, прикончил свою любовницу? Ну, признавайся… Облегчи душу. Может, тебе батюшку сюда пригласить? Для отпущения грехов?
Если бы Калмыков мог смеяться, он бы расхохотался.
– Какие грехи, Лариса? Ты в своем уме?!
– У тебя раздвоение личности, Виталий… Ты и меня убил бы, если бы у тебя сердце не прихватило…
– Идиотка… – простонал он. – Но ближе тебя у меня никого нет… Вся моя вина заключается в том… в том… что я не равнодушен к смерти…
– Вот и я об этом. У тебя маниакальный психоз! Шизофрения!
– Перестань городить вздор… Я говорю о своей смерти… вообще о смерти, понимаешь? Меня влечет небытие, как лунатика – полная Луна! Я жажду пройти по краю… ощутить дыхание бездны…
– Ты болен, Виталий. Тебе надо серьезно лечиться.
– Выслушай же, наконец…
– Хорошо. – Лариса сцепила руки на коленях. – Говори…
Она решила не спорить с ним. Может, в его словах проскочит роковое признание? Перед тем как войти в палату, она включила мобильный на запись – на всякий случай. Телефон лежал в сумочке и фиксировал безумные речи Калмыкова.
– Этот сердечный приступ… он ведь мог унести мою жизнь… – бормотал муж. – Наш земной срок короток, а вечность непостижима. Надо подготовиться! Фараоны Египта не зря строили себе гробницы и заупокойные храмы. Они были посвящены в величайшую из тайн… Но египетский культ слишком сложен, слишком громоздок… секреты его утеряны безвозвратно…
Лариса слушала со все возрастающим изумлением. Живя с Калмыковым год за годом, она и не подозревала, какие мысли зреют в его воспаленном мозгу. Может, он мечтает обрести молодость, купаясь в крови девственниц?! Или придумал нечто еще более вопиющее? Он определенно свихнулся…
– Я увлекся магией кельтов… их верой в загробное существование… «Гвалес» – это своего рода репетиция… пробный вариант. Общение с потусторонним позволяет проникнуть за условную грань между миром людей и духов… ты начинаешь чувствовать, что грань эта иллюзорна… как и все, что с нами происходит…
Он говорил долго, пока не выдохся и, утомленный, закрыл глаза.
– Значит, ты готовишься к смерти, Виталий? – вымолвила Лариса. – Убиваешь других… наблюдаешь процесс…
Калмыков лежал молча, сложив руки на груди, и всем своим видом так напоминал покойника, что она невольно содрогнулась. Его нос заострился, кожа пожелтела. Болезнь не красит, это ясно, однако заигрывание со смертью накладывает отпечаток…
– Ты ничего не поняла… – выдохнул он. – Я думал, ты умнее…
– Что за тетрадь, из-за которой ты закатил мне дикую истерику? Она принадлежала убитой женщине?
Лариса как в воду смотрела. Калмыков же истолковал ее слова по-своему.
– Сыщик, которого ты наняла… Карелин… приходил ко мне с расспросами… Странных ты находишь себе помощников! Я узнал… у него не детективное агентство, а конструкторское бюро. Смешно, ей-богу, привлекать аматёра для такого дела, как слежка за собственным мужем. Догадываюсь, что вас связывает…
– Нет! Клянусь!
Ни одна клятва, вероятно, не звучит столь горячо, как лживая.
– Ладно… допустим. Мне плевать, кто он… Мне сейчас на все плевать… Мышиная возня, которой мы придаем важность, должна уступить место спокойствию… Между добром и злом существует равновесие, которое нельзя нарушать…
Его грудь тяжело вздымалась, и он делал частые передышки между фразами. Лариса воспринимала его речи как бред.
– Вероятно, ты уже знаешь, что твоему… другу удалось накопать против меня… Скажи ему, пусть расслабится. Моей вины там нет… Я солгал ему, но совсем немного. Да, эту тетрадь я взял у погибшей женщины, но я ее не убивал…
– Зачем тебе понадобилась ее тетрадь? Фанаты воруют белье у звезд шоу-бизнеса, а ты…
– Мы поссорились… – перебил Калмыков. – Я решил досадить ей… Нахлынуло! Заглянул в сумочку… Я хотел разобраться, чего она от меня добивается…
– Ну и как? Разобрался?
– Ты прочитала записи в тетради?
– Вот еще! – честно призналась Лариса. – Делать мне больше нечего! На каком чердаке валялись эти лохмотья?
– Балда…
– Прекрати оскорблять меня! Сколько можно сносить унижения? Вот возьму и отнесу тетрадку в полицию…
– Балда и есть! – с усмешкой повторил Калмыков. – Ничего ты никуда не понесешь. Побоишься. Ты ведь понятия не имеешь, какой хвост тянется за этой тетрадкой… Одна женщина уже лишилась жизни. Ты можешь оказаться следующей… Собираешься оставить нашего сына сиротой?
Лариса побледнела и притихла. Муж неплохо изучил ее за годы брака. Поднимать волны – не в ее привычке…
– Тебе не надо было трогать эту чертову тетрадь! Я думал, она все выдумывает…
– Ага… все-таки «она»! – вспыхнула Лариса. – Кто, позволь спросить? Твоя любовница? Или очередная жертва?
– Она говорила правду… по крайней мере, часть правды… Она искала… Впрочем, тебе лучше не знать…
Калмыков начал задыхаться, и Лариса позвала медсестру. Пока та готовила укол, больной поманил жену пальцем… Она наклонилась к нему.
– Скажи ему… пусть найдет убийцу… я готов за… заплатить…
Глава 31
Монино
В гостинице все спали. Даже портье уснул. Астра представила, как он посапывает, положив голову на боковушку дивана. Хмурая тревожная ночь истекала…
Матвей героически боролся с дремой. Возня в парке порядком утомила его. Он зевал и зевал, пока не прикорнул в кресле. И сразу оказался на Сухаревской площади.
…Было темно и промозгло, с неба падали редкие снежинки… Впереди маячила фигура женщины в плаще, отороченном мехом… Женщина, оглядываясь, манила его за собой… Ее черные волосы выбились из-под капюшона, глаза сверкали… Ее кожа казалась то смуглой, то белой… словно она, подобно оборотню, меняла обличья…
– Кто ты? – с усилием разжимая губы, спросил он.
