Конечно, согласно многим экономическим моделям государственные расходы действительно могут стимулировать совокупный выпуск и занятость. Но ни одна из этих моделей не согласуется с упрощенным анализом профессора Бреслоу, в котором грубо игнорируется источник государственных средств. Простейшие модели, с которыми согласился бы любой экономист, выглядят примерно так: государство расточительно тратит средства на временные проекты, создавая краткосрочные экономические трудности, которые люди пытаются преодолеть с помощью кредитов. Это ведет к росту процентных ставок, что делает обладание деньгами менее желательным (так как деньги — беспроцентный актив), поэтому люди пытаются избавиться от них, покупая товары длительного пользования. В свою очередь это ведет к росту цен, который побуждает производителей увеличивать выпуск своей продукции, что приводит к росту занятости
[25].
Готов держать пари: профессор Бреслоу имел в виду совершенно не это. Размер моей папки «Шум и ярость» быстро меняется каждый раз, когда я удаляю устаревший материал и набираю новый, идя в ногу с New York Times. Некоторые записи слишком хороши, чтобы отказаться от них совсем, как, например, мнение радиокомментатора Айра Айзенберга, который выступает за передачу уличным попрошайкам ваучеров на получение услуг у местных торговцев в качестве альтернативы наличности. Он объясняет, что ваучеры «не могут быть обменены на алкоголь или сигареты, не говоря уже о запрещенных наркотиках». Почему же не могут?
Моя папка пополняется вырезками не только из New York Times. Передо мною лежит письмо в Wall Street Journal от Ричарда С. Леоне из Управления портами Нью-Йорка и Нью-Джерси. Господин Леоне объясняет, почему аэропорты Кеннеди и Ла Гуардиа не могут быть приватизированы: их стоимость намного превышает 2,2 миллиарда долларов, но нет такого покупателя, кто бы заплатил так много. Господин Леоне продвинулся в жизни далеко для человека, который считает, что стоимость актива может отличаться от того, сколько люди готовы за него заплатить.
У меня есть колонка Энн Ландерс о производителях колготок, сознательно создающих продукцию, которая самоуничтожается в течение недели, а не через год, потому что «не рвущиеся колготки (и технология их изготовления известна) повредят их продажам». Энн считает, что она и ее читатели «беззащитны против эгоистического заговора». Пока не ясно, чей эгоизм имеет в виду Энн. Это не может быть интерес производителя. При таком положении дел, как она его описывает, алчный производитель переключился бы с продажи «изнашивающихся за неделю» колготок стоимостью 1 доллар, на продажу «изнашивающихся за год» по цене 52 доллара, радуя клиентов (которые в любом случае тратят 52 доллара в год, но ценят возможность реже ходить по магазинам), поддерживающих его доходы, и — поскольку он производит примерно на 98% колготок меньше — значительно сокращая свои затраты. У меня есть выдержка со страницы «мнения» в Chicago Sun-Times с призывом принять закон, который бы защищал художников, позволяя им получать гонорары, когда их картины перепродаются с прибылью. Автор игнорирует вопрос о том, как его предложение повлияет на цену оригинального произведения искусства. Восполню этот пробел за него. Если самый первый покупатель ожидает, что ему придется выплатить сто долларов роялти при последующей перепродаже, то его готовность заплатить за оригинальную картину — и, следовательно, цена, получаемая художником, — уменьшится примерно на сто долларов
[26]. То, что художники получат в виде гонорара, они потеряют на продаже своих подлинных работ.
На самом деле все обстоит даже хуже. Карьера некоторых художников неожиданно заканчивается неудачей. Такие художники продают свои работы за более низкую цену, но никогда не набирают достаточно роялти в качестве компенсации. Дела других художников идут куда лучше, чем можно было бы ожидать; их роялти с лихвой компенсируют заниженные сверх меры цены за продажу оригинальных картин. Таким образом, план автора со страницы «мнения» ведет к еще большему обнищанию неудачливых художников и еще большему преуспеванию успешных. У меня есть письмо к редактору с призывом ввести контроль над ценами на нефть в качестве непрямого способа контроля над ценами на бензин. Но когда цены на нефть контролируются законодательно, цена на бензин на бензоколонке растет, а не падает. Контроль на оптовом уровне ведет к тому, что нефтеперерабатывающие заводы поставляют меньше бензина. Снижение поставок приводит к тому, что потребителям приходится платить более высокую цену на бензоколонке.
Несколько лет назад во Флориде мороз стал причиной такого высокого роста цен на апельсины, что производители заработали больше обычного. А один из комментаторов заработал себе место в папке «Шум и ярость», заявив, что огромный рост цен показывает способность фермеров выступать в качестве монополии. На самом деле это показывает как раз обратное. Этот случай показывает, что производители могут повысить свои доходы в результате гибели апельсинов. Если бы они были в состоянии действовать согласованно, то не стали бы ждать морозов.
Политическая нестабильность на Ближнем Востоке неизбежно ведет к разбуханию папки «Шум и ярость». Прерывание поставок нефти всегда вызывает всплеск писем и редакционных статей, где объясняют, как американские нефтяные компании, используя свою монопольную власть, могут задирать цены для увеличения прибыли. Оставляя в стороне вопрос о том, как возможна монопольная власть в отрасли, куда входят Exxon, Gulf, Mobil, Atlantic Richfield, Shell, Getty, Marathon и многие другие, рассмотрим только внутреннюю логику. Если бы ограничение поставок способно было увеличить прибыль, монополизированная нефтяная отрасль не стала бы ждать политических потрясений, чтобы ограничить поставки. Можно утверждать, что компании наживаются на политических кризисах или что они вступают в сговор, чтобы действовать монополистически, но нельзя утверждать и то, и другое, и быть последовательным.
Ложная монополия является лишь одной из постоянно повторяющихся тем в папке «Шум и ярость». «Низкие процентные ставки являются благом для экономики» — эта тема часто озвучивается теми, кто не в состоянии признать, что на каждого счастливого заемщика приходится несчастный кредитор, или то, что «благо для экономики» является не чем иным, как тем, что хорошо для индивидов, которые ее образуют.
Каждый раз на День Благодарения я могу рассчитывать, что найду редакционные статьи с призывом к американцам есть меньше мяса, чтобы то, от чего они отказываются, стало доступно голодающим. Правда, увы, тоньше. Когда люди едят меньше мяса, скотоводство становится менее рентабельным, а сама отрасль сокращается. Тогда, по крайней мере, зерно, прежде предназначенное на корм скоту, становится доступным для потребления человеком, не так ли? Не так. Сельское хозяйство также сокращается.
