Уж не знаю, что такого было в том уставе, но Бей тут же присмирел и склонился над своим комом. Альвареса он все-таки не пропустил, следуя приказу императора не пускать ко мне никого, кроме него, Асаки или Кронберг.
— Эрика, стой тут, не двигайся и ничего не касайся! — обеспокоенно сказал мне Диего, выискивая что-то в моем лице. — Как ты?
Я растерянно пожала плечами, не понимая, что происходит.
Вскоре появился Рашид Оссе, сухонький старичок-врач.
— Ну и что тут у нас? — с усталым безразличием спросил он. — Кто-то прострелил себе ногу? Или вы, Бей, опять считаете, что Эрика ворует ваши сны и от этого у вас бессонница?
Стражник густо покраснел и кивнул в сторону падре.
— Это он вас хотел.
— Странное желание для столь воспитанного молодого человека, — меланхолично покачал головой Оссе.
— Доктор!
Диего отвел его в сторону и что-то встревоженно зашептал. Слов я различить не могла, но отголосок мыслей доктора уловила. Услышанное меня испугало.
— Хорошо, — наконец кивнул Оссе, сохранивший хладнокровный вид, но явно озабоченный. — Не здесь. Пока Эрика на ногах, лучше вывести ее из потенциально опасного места. Останьтесь и встретьте Ренарда. У него есть инструкции на такой случай.
Доктор тут же повернулся ко мне и за руку вывел из комнаты. Я шла за ним, не сопротивляясь, до самого лазарета. Оссе быстро взял у меня образец слюны, анализ крови, просканировал глазное дно и только тогда немного успокоился.
— Ничего не болит?
— Нет.
— Головокружение, холод в конечностях?
Отрицательно покачала головой.
— Что ела?
Я послушно перечислила.
— Остатки еды уже выкинула? Хорошо бы проверить их на всякий случай, если мы имеем дело с медленно действующим ядом.
— Нет, их должна была убрать Асаки, но она так и не пришла… Асаки! — я вскочила, осознав, что с ней могла произойти беда.
Падре считал, что меня могли отравить. Яд мог быть распылен в воздухе или нанесен на те поверхности, к которым я чаще всего прикасалась. Но, скорее всего, его просто добавили в еду или питье. Именно это меня беспокоило больше всего.
— Зачем тебе служанка? — терпеливо спросил Оссе.
— Она… она никогда надолго не пропадала. И она могла съесть что-то с моего стола.
Асаки знала, что я равнодушна к сладкому, зато сама десерты обожала и, забирая тарелки с кухни, с моего разрешения съедала все «самое вкусненькое». Ведь и в этот раз я заметила несколько крошек на подносе, но не придала им значения.
Рабыню обнаружили почти сразу после начала поисков. В двенадцать часов, оставив мне еду, она почувствовала слабость и вернулась в комнату, которую делила с другими рабынями. Там она прилегла на постель и… уже не проснулась. Отравлен был именно десерт — медово-ореховая пахлава, Асаки всегда брала двойную ее порцию, бессовестно рассказывая на кухне, какая ее подопечная жуткая обжора. Все считали меня сладкоежкой, и кое-кто этим воспользовался.
То, что столь откровенно и глупо, но весьма эффективно меня пыталась отравить именно императрица, было понятно с самого начала.
Я с трудом соображала, что происходит вокруг, и не следила за временем. В какой-то момент Оссе исчез, вместо него появилась Кронберг. Она говорила со мной медленно и ласково, как будто я была больным ребенком. Или же диким животным, попавшим в капкан и нуждающимся в помощи.
— Эрика, поговори со мной. Расскажи, что с тобой происходит. Не пугай меня, пожалуйста.
Я вяло пожала плечами, не поднимая головы. Видеть кого-либо мне сейчас не хотелось.
— Когда я смогу вернуться к себе?
— Лучше пока побыть в лазарете, здесь доктор может присмотреть за тобой.
— За мной не нужно присматривать. Все в порядке. Отравили же не меня.
— Не в порядке, — возразила Кронберг, — и ты это знаешь. Хочешь… хочешь, я приведу Замира?
— Не сейчас, — сухо ответила, — я же сказала, что хочу к себе.
Алана неодобрительно поджала губы.
— Ну и упрямая же ты. Хорошо, когда Оссе вернется, мы с ним это обговорим.
Оставлять меня одну она не желала, провоцируя на неэтичное использование дара. Сделать так, чтобы ей было плохо в моем присутствии… что ж, сейчас я бы рискнула попробовать.
Не успела. Дверь лазарета отъехала в сторону, явив перед нами светлый лик Ядгара Альге, привычно серьезного и собранного, тут же заполнившего все свободное пространство.
— Можешь идти, — не взглянув на Кронберг, велел император.
Она вышла, напоследок торопливо сжав мою ладонь. Заботится обо мне. А я желала ей зла, хотела сделать больно. Я действительно становилась не самой приятной особой. Даже перестала воспринимать холод императора. Думала, что сумела растопить его, а на самом деле оледенела сама.
Ядгар подошел ко мне, сидящей на койке, прикоснулся к моему лицу шершавыми пальцами, точно пытаясь стереть излом между бровей, а затем порывисто прижался своим лбом к моему.
Без слов. Императоры не говорят своим рабыням «прости», хотя мы оба знали, что в случившемся была его вина, его промах. Я терпеливо ждала, когда Альге меня наконец-то отпустит.
— Ты обычно такая плакса, а сейчас глаза твои сухи, — негромко произнес Ядгар, щекоча дыханием мои губы. — Разве ты не испугалась?
— Не успела. Почему… почему вы так жестоки со мной, господин? — слова сорвались с губ почти против воли. — Почему вы стремитесь отобрать то немногое, что у меня есть?!
— О чем ты?
Он на самом деле не понимал… Для него смерть Асаки — досадная случайность, не больше.
Я попыталась отстраниться, но Альге не позволил.
— Я думаю, тебе будет полезно кое-что знать про мою жену.
— Значит, это все-таки она.
— Вижу, ты не удивлена.
Сидеть на высокой больничной койке, склонившись к императору, было неудобно, и Ядгар, заметив это, обвил мою талию рукой и опустил меня на пол рядом с собой. Руки его нашли мою ладонь, и он поднял ее к лицу, прижимая к губам. Светлые, в этот момент особенно прозрачные глаза не отрывали взгляд от меня, но я как всегда не могла прочесть, что таилось на их дне. Повернула голову и уставилась в стенку, лишь бы не смотреть на Альге. Что это с ним? Пялится не переставая… Раньше столь странное поведение императора наверняка вызвало бы интерес, но сейчас мне было просто неприятно.
— Вы так настойчиво подсовывали ей меня… Я бы не удивилась, если б однажды утром обнаружила на своем лбу нарисованную мишень.
— Тебе ничего не должно было угрожать, Эрика, — возразил император.
Я позволила недоумению «изобразиться» на лице, но вслух сказала другое:
