— Не балуйся, — строго сказал Диего, хотя уголки его губ вздрогнули.
— Где вы научились так обращаться с женскими штучками? — с любопытством спросила я.
— У меня есть младшая сестра.
— Врете небось опять, падре.
— А вот и нет, — ничуть не обиделся Диего, — ей пятнадцать, и она уже сейчас гораздо серьезнее и ответственнее, чем ты.
— Ну и пусть.
Я отвернулась к окошку, глядя на проплывающие под нами деревья. Мы уже вылетели за пределы города и приближались к дворцовому комплексу.
— Эрика, — негромко окликнул мой телохранитель и стражник в одном лице, — неужели обиделась?
— С чего бы, тай? Я отлично вижу, что вы делаете, подначивая меня.
— И что же? — Голос Альвареса стал мягким, как будто это был тот падре, которого я знала в горном замке, а прямолинейного и бесцеремонного соседа, что приглядывал за мной последние дни, и вовсе не существовало.
— Ищете ту личину, которая вызвала бы у меня наибольшее доверие. Как бы ни был добр и мил падре, я все же чувствовала в нем фальшь. Это отталкивало. То, каким вы сейчас хотите казаться, — грубоватым, но хорошим и заботливым человеком, — подходит вам гораздо больше. Я бы поверила, не будь эспером.
— И каков же я на самом деле? — спросил Диего тем же тоном, но у меня по затылку прошел озноб. — Хороший или плохой?
— Я не понимаю этого деления. Никогда не понимала. Но вы, тай… — я повернулась, вглядываясь в приятные, но незапоминающиеся черты лица. — Вы сами этого не знаете, правда? Хотите быть человеком долга, верно служить своей стране. Но то, чем вам приходится заниматься, не похоже на честную работу.
Диего прикрыл глаза и едва заметно поморщился.
— Наверное, мне следовало остаться священником. И тогда бы не пришлось иметь дело с эмпаткой, ковыряющейся в моей душе ради развлечения.
Я промолчала.
Во дворце, с его высокими потолками и огромными залами и коридорами, казалось, должно было и дышаться легко. Но всего за несколько дней теснота моей квартирки стала мне милее. Меня провели в крыло здания, где располагались личные императорские покои, а теперь еще и комнаты наследника. Здесь меня встретила Алана Кронберг, вполне себе здоровая и, как мне показалось, довольная жизнью. Видимо, Юрий на самом деле о ней заботился. Увидеть психотерапевта было неожиданно приятно, хотя, конечно, я не скучала по ней так же, как порой по Сафару Дали. После привычного осмотра у Кронберг и доктора Оссе меня допустили до Замира.
Я опасалась встречи с подопечным и в то же время безумно хотела ее. Необходимо было стереть из памяти образ бледного и неподвижного мальчика, раскинувшего руки на полу. Нужно было убедиться, что с ним все в порядке. И вместе с тем у меня не было сомнений, что Замир не будет рад меня видеть.
Так и оказалось. По словам Аланы, он вел себя в последнее время почти безупречно, выглядя пусть замкнутым и стеснительным, но все же вполне нормальным ребенком, но меня встретил с таким же безразличием, как при нашем знакомстве.
«Привет».
Я села рядом, стараясь держать себя в руках и не лезть к нему с объятиями. Уж что-что, а мои прикосновения он сейчас не потерпит. Не ответил. Может быть, даже не услышал.
«Не рад меня видеть?»
Замир слез с диванчика и, устроившись за письменным столом, включил ком. На экране замелькали какие-то люди в скучных костюмах, что-то рассказывающие — самыми занудными голосами, которые только могут быть, — то ли друг другу, то ли зрителю.
— Это с заседания сената, — внезапно вслух сказал мальчишка спустя, как мне показалось, вечность. Я успела почти уснуть на мягком диване. Но теперь сна как не бывало.
— И тебе понятно, о чем они говорят?
Замир засопел.
— Понятно, — наконец сказал он. — О политике. Вот этот усатый считает, что папа должен требовать от сектора Нейтана больше прифенций.
— Преференций, — поправила я. — А почему?
— Потому что папа защищает нейтанцев от злых союзников.
— Ясно. — Я подавила улыбку. — Тебе нужно смотреть это для уроков?
— Нет. Я сам захотел. Хочу быть хорошим правителем.
— Это… здорово, — пробормотала я, не понимая внезапное решение Замира. Да, он еще при мне начал интересоваться внешним миром, но не делами отца. Откуда такое стремление пойти по стопам Альге? Что он увидел в тот момент, коснувшись его сознания? Неужели что-то большее, чем я?
Мне думалось, что после произошедшего Замир не захочет иметь дело ни со мной, ни с отцом. Вероятно, его неприятие касалось только меня. В любом случае радовало, что он хотя бы отвечал мне, пусть и на отвлеченные темы. События в кабинете, видимо, были слишком болезненными, чтобы их вспоминать. Но все же нельзя было дать ране затянуться, не убедившись, что она полностью очищена от грязи.
«Я была неправа в тот день. Я сделала чудовищную вещь. Как и ты…»
«Ради тебя!»
«А я — ради себя и своего жалкого чувства мести. Но результат тот же. Пострадали люди. Ты — из-за меня. А доктор Кронберг и тай Мацу ми — уже из-за тебя».
Я кинула образ секретаря, каким видела его в последний раз. С разумом, словно изъеденным червями. Замир вздрогнул.
«Ты виновата больше!»
«Да. Но это не соревнование».
Наследник обиженно засопел. Мне казалось, сейчас вновь замкнется, но вместо этого он порывисто соскочил со стула и стал как заведенный ходить по комнате. Я следила за ним встревоженным взглядом, не пытаясь остановить и ничего не говоря.
Личные покои инфанта в Кадисе были гораздо просторнее, чем в горном замке. И в то же время сдержаннее и холоднее. Даже игрушки — более дорогие и… безликие, что ли. Это комната мало подходила шестилетнему мальчишке.
Я никогда не относилась к Замиру только как к ребенку и лучше других знала, на что он способен, сколь изощрен и холоден его ум. Ум, но не чувства и желания. Рано расставшаяся с детством, насильно выдернутая из безмятежного наивного мирка, в который погружены все дети, я не хотела, чтобы с Замиром было так же. А он стремился повзрослеть. Неужели ему действительно это нужно?
Мои мысли не остались для мальчика тайной. И он ответил — будто бы не мне, но отвечая на мое сомнение.
— Через месяц и три дня мне исполнится семь. Отец хотел подставить меня перед двором.
— Представить, — поправила я опять, хотя не так уж он и ошибался. — Хотел?
Замир кивнул.
«До того как мне стало плохо».
«Ты желал бы этого? Стать настоящим наследником?»
«Какая теперь разница?» — горечь его мыслей прорвалась сквозь установленные блоки.
