– Ну да…
– М-м-м… – с интересом присмотрелся к жене Валентин. – Это что-то новенькое…
– Да ничего новенького, Валь, все старенькое! И не притворяйся, что не понимаешь! Лучше честно скажи – не повезло тебе с женой, да? Ты ведь как хочешь… Чтобы я с тряпочкой целый день ходила да пылюку вытирала, чтобы рецепты кулинарные в Интернете выискивала, чтобы огурцы на зиму солила да варенье варила, да чтобы всем этим счастлива была и своим счастьем хвасталась!
– А, понятно… – кивнул Валентин. – Стало быть, это и есть женская жизнь на низких частотах? Вон оно как, а я и не знал… Я наивно полагал, что это не самая плохая женская жизнь… Для некоторых даже счастливая…
– Ну да… – вздохнула Таня. – Наверное, это счастливая жизнь, да. Но я ж не виновата, что мне не дано… Мне еще чего-то хочется в этой жизни…
– Чего? Каждое утро вставать и уходить в офис, и сидеть там, перебирая бумажки?
– Но ты ведь тоже ходишь в свой офис, тоже перебираешь бумажки! Нет, я понимаю, что бумажки у тебя другого уровня… И зарплата тоже. Но все равно… И вообще, что это мы с утра такой дурацкий разговор затеяли?
– Я не затеял. Это ты затеяла. А на работу сегодня точно опоздаешь. И я из-за тебя опоздаю.
– Так иди, я не держу…
– Пойду, пойду. Вот завтраком тебя, пьянчужку, накормлю и пойду.
– Да я не хочу есть…
– Не хочешь, а надо. Хороший завтрак бывает лучше всякой опохмелки. А тебе сейчас опохмелиться – самое то.
– Да ну тебя, Валь…
Таня сердито соскочила с кровати, гордо направилась к выходу из спальни, демонстрируя спиной свою обиду. Понятно, что обида была игрушечная, но другой обиды на данный момент у нее не было. Где ее взять-то, другую?
Зеркало в ванной безжалостно отразило помятое лицо, припухшие глаза с остатками плескающегося похмельного страдания. Хорошо погуляли на юбилее шефа, ничего не скажешь. Придется лезть под холодный душ, чтобы окончательно взбодриться…
После душа и впрямь зверский голод проснулся. Таня вышла из ванной в халате, с тюрбаном из полотенца на голове, плюхнулась на кухонный стул. Валентин поставил перед ней тарелку с овсянкой, горячий сэндвич с помидором и сыром, спросил участливо:
– Кофе еще сварить?
Татьяна утвердительно кивнула. Съев все, она испуганно ойкнула:
– Ой, Валь… Я же машину вчера у офиса на стоянке оставила! Ты меня отвезешь, надеюсь?
– Так моя машина в сервисе… Ты что, забыла? Третий день уже. Завтра только можно будет забрать.
– Да, я забыла… Погоди! А вчера ты меня с юбилея шефа на чем забирал?
– На такси…
– Да-а-а-а? А я не помню…
– Так я ж говорю – пьянчужка. Колдырь. А ты мне не веришь.
– Ой, да ладно… Давай быстрее кофе, мне торопиться надо. Пешком пройдусь, быстрым шагом, чтобы морда лица на свежем воздухе приняла прежние дивные очертания.
– Что ж, хорошее дело… – ласково глядя на Татьяну, одобрил ее муж. – Давай, пройдись. И для опохмелки хорошо, и для морды лица.
Через двадцать минут, уже одетая, причесанная и даже слегка подкрашенная, она снова заглянула на кухню. Валентин пил кофе, думал о чем-то своем, наверняка мыслями был уже на работе.
– Валь! Где мои эспадрильи? – огорошила она его резким капризным вопросом.
– Кто? – моргнул он рассеянно. – Эскадрильи? Ты что, мать, с дуба рухнула? Думаешь, тебе пора эскадрильи к подъезду подавать? Или это похмелье манией величия обернулось? Мне помнится, ты пешком хотела…
– Ой, Валь, уже не смешно, ей-богу!
– Конечно, не смешно… Кто спорит… Но ты бы спросила чего-нибудь полегче, а про эскадрильи я ничего не знаю, честное слово.
– Да не эскадрильи, а эспадрильи! Тапочки такие прогулочные, текстильные! Голубенькие такие!
– Ну, так бы и сказала – тапочки… А то – эскадрильи…
– Ну?! Ты их видел?
– Если тапочки, если прогулочные, если голубенькие…
– Ну?!
– Они в шкафу, в прихожей, справа, на второй полке, в белой коробке. Сама найдешь?
– Найду…
– И на том спасибо.
– Пожалуйста. Все, я ушла.
– Да иди уже… Горе ты мое луковое… В эскадрильях…
Выйдя из подъезда, Таня улыбнулась, поежилась от приятного холодка. Июньское утро было хоть и прохладным, но нежным и прозрачным, обещающим ясный день. И зашагала бодрым шагом прочь со двора, на ходу составляя себе маршрут: лучше пройти парковой аллей – так дольше получается, но прогулка приятней. Потом через площадь с фонтаном. А потом можно дворами путь сократить. Давно пешком просто так не ходила! А ведь зря, черт возьми… Ведь хорошо…
Она направилась было к выходу со двора, но услышала за спиной знакомый голос:
– Таня! Подожди, Тань…
Обернулась. Ага, Светка из своего подъезда выскочила, бежит к ней с улыбкой:
– Ты меня не подбросишь, Тань? На работу опаздываю!
– Ой, Свет, извини… – неловко развела она руками. – Я с вечера машину у офиса оставила… Юбилей шефа праздновали, я шампанским вдрызг упилась. Валя за мной на такси приезжал, а я даже не помню, представляешь?
– Ну, отчего ж… Представляю, конечно. Твой Валя вообще не муж, а золото во всех смыслах. А ты не ценишь!
– Я ценю, Свет.
– Да ни черта не ценишь! Потому что зажралась. Потому что разбаловал он тебя, вот что. Если бы я напилась до такой степени, что сама домой не смогла дойти, мой бы Володька ни за что за мной не поехал. Потом еще бы неделю поедом ел, разговаривал бы сквозь зубы… Да ты и сама знаешь, какой у меня Володька, чего я тебе рассказываю? Даже странно, что они с Валей друзья…
– А что тут странного, Свет? В одном дворе росли, вместе в школе учились… А школьная дружба – она самая крепкая, между прочим.
– Ну да… Только где сейчас мой Володька и где твой Валя? Как небо и земля…
– Да нормальный у тебя Володька, не прибедняйся!
– А чего мне прибедняться? Я и без того бедная. Володькину зарплату ведь не сравнишь с Валиной… И вроде тоже не без высшего образования, но твоему Вале все в жизни удалось, а моему Володьке – ничего, один шиш с маслом. Всего богатства, что родительская двушка по наследству досталась. Почему так, а? Не понимаю…
– Не знаю, Свет, – растерялась Татьяна. – Может, Вале с работой повезло больше…
– Да работа везде одинаковая, только работники разные! Просто твой Валя умный, а мой Володька… Нет, он не дурак, конечно, просто он, как бы это сказать… Подать себя правильно не умеет. И терпения ему не хватает, и выдержки. Где надо смолчать, обязательно выступит не по делу, а где надо выступить – наоборот, в тень уходит. И потом злится на себя, а заодно и на меня. Но я тут при чем, скажи? Я и без того всю эту жизнь терплю, как могу…
