– Ну… В общем…
– Понятно. Скажи мне спасибо, что избавила от ненужных и натужных объяснений.
– Спасибо, Алина.
– Да на здоровье.
– Слушай, а Михаил Романыч… Он же меня потеряет…
– Не потеряет. У него тоже голова болит. Сегодня в нашем государстве объявлен экстренный выходной по причине всеобщей головной боли. Так что можешь отлеживаться со спокойной совестью. Да и мне хорошо. Если уж пошел такой праздник, и я тоже от всех отдохну. Отлеживайся, Тань! Пользуйся моим добрым характером!
– Да. Буду отлеживаться. Еще раз тебе спасибо.
– Спасибо мне много… Шоколадку завтра неси. Я молочный люблю, с орехами.
– Принесу, Алиночка, принесу, – пообещала поспешно Татьяна. – Две шоколадки принесу. Все, пока…
Таня нажала на кнопку отбоя, резво подскочила со скамьи. Значит, все-таки Озерки! Сама судьба голосом доброй Алины подсказывает. Теперь главная задача – пройти к зданию офиса незамеченной. Надо же как-то на стоянку прокрасться, машину забрать и – вперед…
* * *
Утренних городских пробок к этому часу почти не было, так что удалось быстро выехать на окраину и помчаться в сторону Озерков. По шоссе километров сто, потом по проселочной дороге еще пятьдесят. Часа два уйдет на дорогу – и это в лучшем случае. Помнится, проселочная дорога была в те далекие времена неважнецкой. Или сейчас уже новую проложили? Поглядим, поглядим. Главное, вопросов самой себе лишних не задавать, если уж поехала. Не надо анализировать – зачем поехала, для чего. Будем считать, что эмоция всем движет, безрассудная и дурная. Хотя и ее тоже в приличную форму можно облечь – к примеру, совесть заела, и Таня решила бабушкину могилу в Озерках навестить… А что! Вполне даже уважительная цель поездки! Ни разу ведь на могилу к бабушке вместе с родителями не собралась, все боялась чего-то, отнекивалась…
Оно и понятно, чего боялась. Казалось – только приедет, и память из каждого переулка накинется, начнет сердце грызть… Вон там с Сережей гуляли, а вон там просто стояли, прощаясь…
Нет, все-таки правильно она решила – надо Сережу найти. Положить конец этой сердечной незавершенности, пусть больше не мучает. Потому что это глупо, в конце концов, очень глупо мучиться памятью родом из юности. Потому что мешает жить полноценно. Мужа любить мешает, в конце концов! А он ведь ни в чем не виноват, он такой хороший! Он не заслужил. Он самый лучший муж на свете, лучше не бывает. И потому, как ни поверни… Все-таки правильное она приняла решение – Сережу найти.
Интересно, какой он сейчас? Изменился сильно, наверное. Тогда был красивым парнем, а сейчас красивым мужиком стал? Сорокапятилетним! Боже, и подумать страшно! Сереже – сорок пять! Возраст для мужика самый матерый. А она? Как он на нее посмотрит, какими глазами? Была нежной девчонкой, стала сорокалетней теткой…
Теткой?! Ну нет уж, фигушки! Теткой ее никак назвать нельзя. И фигуру хорошо сохранила, в достойной худобе и стройности, и за лицом всегда ухаживала, и массажи, и маски, и все, что лицу можно и нужно, и ботокса в него вкачано ровно столько, чтобы не видеть в зеркале ту самую «тетку». Нет, это уж фигушки…
Свернув с шоссе на проселочную дорогу, Таня сразу поняла, что никакого «дорожного чуда» за эти годы не произошло. Хорошо, хоть погода хорошая, дождя нет. А то бы куковала тут, застряв надолго.
Чем ближе она подъезжала к Озеркам, тем чаще билось сердце. А вот и первые дома показались. Незнакомые, новые, обитые сайдингом. Видать, дачники любят это место. Да и отчего его не любить? Природа здесь замечательная. Леса грибные, речка чистая, с обрывистыми берегами, с камышами в затонах. Помнится, раньше в той речке раки водились, а в камышах по осени уток было видимо-невидимо. Наверное, и сейчас тоже.
Так, размышляя да вспоминая, Татьяна вкатила на центральное место поселка, гордо именуемое площадью. Раньше здесь было здание сельсовета, а перед ним – гипсовый грязновато-серый Ленин в кепке, с протянутой вперед рукой. А нынче Ленина нет, убрали, наверное. Вместо Ленина – клумба с цветами, с резедой, тюльпанами и нарциссами. И никого. Как вымерли все. Народ, где ты? Ау…
Таня вышла из машины, прошлась немного, размяла затекшие ноги. Вздохнула, посмотрела кругом, в очередной раз переспросила себя – зачем приехала? У кого и что спрашивать будет? Кто тут может помнить Сережу Рощина, который когда-то давным-давно приезжал к бабушке на каникулы? Да никто и не помнит наверняка…
От досады и волнения пересохло в горле, захотелось попить воды. А вон и магазинчик неподалеку, надо зайти.
Таня открыла дверь – брякнул над головой звоночек. Из недр магазинчика показалась продавщица, которая жевала что-то на ходу. Так, не прожевав, спросила молча, подняв вверх подбородок – чего, мол, приобресть желаете?
– Воды можно? – грустно попросила Таня, разглядывая продавщицу.
– Минеральной? С газом? Без газа? – равнодушно протараторила женщина, поворачиваясь к полке с бутылками. – Литровую, половинку?
– Мне без газа… Можно литровую…
– Тридцать семь рублей! – бухнула бутылку на прилавок продавщица.
Таня к тому времени уже успела разглядеть ее более внимательно. И произнесла осторожно, боясь ошибиться:
– Скажите, а вас ведь Людмилой зовут? Правильно?
– Ну… – пожала плечами женщина, – допустим, Людмилой, и что с того?
– А фамилия у вас такая… Ой, я забыла, надо же… Что-то в ней такое ягодное, да?
– Ну, допустим… Земляникина я была до замужества. А мы знакомы, что ль? Чего-то не признаю…
– Точно! Люда Земляникина! – обрадованно всплеснула руками Таня. – Люд, а ты меня совсем не узнаешь?
– Не-е-т… – протянула женщина, внимательно в нее вглядываясь.
– Да я же Таня Клименко, я в детстве каждое лето у бабушки в Озерках проводила! Не помнишь, как вместе бегали, как в речке купались, раков ловили…
– Танька? Да неужели это ты? – недоверчиво приложила руки к груди Люда, продолжая ее разглядывать. – Да не может быть. Вот сроду бы не узнала, если б ты сама не сказала…
– Да я это, я!
– Ну, ты даешь! Да разве можно в тебе разглядеть ту Таньку Клименко… Такая стала – ну прям фу-ты ну-ты! Я еще подумала, откуда к нам в Озерки такую мамзель занесло… Будто из телевизора… А это Танька Клименко, надо же!
Таня рассмеялась польщенно. Комплимент был на сто процентов искренний, если взять во внимание ту оторопелость, с какой произнесла его Люда. Потому что лицемерие к оторопелости не успевает вовремя включиться, оторопелость всегда впереди бежит. Да и с чего бы Люде с ней лицемерить?
– Спасибо, Люд… – произнесла она тоже искренне. – Ты тоже хорошо сохранилась.
И тут же подумала про себя, что она-то как раз лицемерит, подавая ответную искренность как благодарность. Потому что про Люду с большой натяжкой можно сказать – хорошо сохранилась. То есть она даже не «хорошо», а совсем не сохранилась. Лицо грубое, неухоженное, с глубоко прорезанными морщинками от глаз к вискам и в носогубных складках, волосы паклей торчат надо лбом, под синим фартуком униформы пузо выпирает основательно-многозначительное. Зато синяя пилотка кокетливо украшена брошкой-цветочком, как последним покушением на остатки женственности.
