– К вам можно? – спросил Лев и, получив утвердительный ответ, вошел в палату.
Поздоровавшись, он показал свое удостоверение. Ответив на приветствие, Дорынов указал ему на стул и поинтересовался причинами визита.
– А причина, Аркадий Тимофеевич, очень проста и обыденна – на вас в вашей собственной квартире было совершено нападение, и у вас что-то похитили из домашнего сейфа… Так что мое появление полностью укладывается в рамки нашей служебной рутины.
– Что-то похитили из сейфа? – недоуменно нахмурился профессор. – Вас вызвала Луиза? Сейф вы уже осматривали?
– Да, нас вызвала ваша супруга. Придя домой и обнаружив вас лежащим без сознания, она позвонила в полицию. Она же обнаружила и то, что сейф открыт, однако что именно пропало – не знает. Но, по ее словам, хранящиеся в нем какие-то древние золотые изделия грабитель не тронул. Я сейф осматривал лишь визуально – им еще только собирались заниматься наши криминалисты.
– Вот даже как … – Дорынов явно был огорчен услышанным. – Это очень плохо! Значит, они пошли ва-банк…
– Простите, но кто именно – «они», и почему эти «они» пошли ва-банк? – сразу насторожился Гуров.
– Они – это международные спекулянты от науки, охотящиеся за древними раритетами. А у меня в сейфе хранился весьма необычный и ценный раритет времен не то что Древнего Египта, но и, возможно, времен самой Атлантиды. Это папирус, имеющий возраст не менее шести, а то и восьми тысяч лет. Они у меня его уже не раз пытались купить, предлагали колоссальные деньги. Но я отказался. Считаю, что он принадлежит России, тем более что в имеющемся на нем тексте есть упоминание о нашей стране. Правда, полностью текст мне расшифровать пока не удалось. Но – вы не поверите! – вынужденно побывав в почти коматозном состоянии, я вдруг понял, каков может быть ключ к разгадке нерасшифрованной части текста.
– Аркадий Тимофеевич, если этот документ имеет столь большую историческую ценность, то зачем же вы его хранили дома? Есть же специальные места хранения, куда более надежные, чем ваш личный сейф! – с укором произнес Лев. – Разумеется, мы приложим все силы, чтобы его найти и вернуть, но… Но сами понимаете, что у грабителей перед сыщиками всегда есть преимущество во времени и возможностях заметать следы. Как говорят в народе? У вора – сто дорог, а у сыщика – только одна.
Слушая его, профессор грустно усмехнулся:
– Лев Иванович, я бы и рад был поместить этот папирус в хранилище более достойное и надежное, но его туда не приняли. Да, представьте себе, его назвали новоделом, то есть фальшивкой. По мнению, так сказать, специалистов, проводивших экспертизу папируса, он сработан давно и очень умело. Но ему никак не более пятисот лет, и половина его текста – кем-то придуманная абракадабра. Им и невдомек, что первая половина текста написана на языке древних египтян, а вторая половина, как я считаю, на языке еще более древних атлантов.
– А откуда он у вас появился, этот раритет?
– Я его купил у одного среднеазиатского гастарбайтера за большие деньги… – после некоторой заминки признался Дорынов.
Как далее явствовало из его повествования, произошло это чисто случайно. Позапрошлой зимой знакомый всему их дому дворник Хаджи внезапно заболел, и его временно подменил его же земляк по имени Мехмед. Дело было в середине февраля, когда уже начались обычные для той поры метели. Как-то, возвращаясь домой, профессор увидел нового дворника, который, скрючившись и опираясь на метлу, стоял на ветру перед огромным сугробом. Как видно, он собирался его разгребать, но подвело здоровье.
Будучи человеком неравнодушным, Дорынов остановился и спросил, не требуется ли тому какая-либо помощь. Мехмед на ломаном русском посетовал, что сам-то он – еще ничего, а вот его жена совсем плоха. Ей требуется дорогостоящая операция, поэтому он сейчас и горбатится сразу на трех работах, чтобы к весне успеть собрать нужную сумму, иначе потом будет поздно.
– Скажите, гаспадина, а в ваш дом живут люди, которым нужно всякий старинный редкость? Я бы им продал и поехал лечить свой жена… – в порыве откровенности пояснил гастарбайтер.
На вопрос профессора, что это за редкость и сколько он за нее хочет, Мехмед ответил, что эта вещь постоянно с ним – он с ней никогда не расстается. И если они отойдут в более тихое место, то он покажет свою диковину. Зайдя в крохотную дворницкую бытовку, где хранились лопаты и метлы, гастарбайтер достал из-за пазухи выточенный из какого-то очень твердого дерева, напоминающего самшит, которое пахло какими-то ароматическими смолами, продолговатый футляр овальной формы. В длину он был сантиметров сорок.
Сняв очень плотно подогнанную крышку, Мехмед достал из футляра нечто наподобие свернутого в трубку куска толстой, серовато-желтоватой бумаги, исписанной иссиня-черными древнеегипетскими иероглифами. Лишь взглянув на папирус, Дорынов сразу же понял, что это и в самом деле редчайший раритет очень древних эпох, и стоить он может сумм, выражающихся в миллионах рублей. Но, с одной стороны, таких денег (хоть и был он человеком вовсе не бедным) профессор в тот момент выложить возможности не имел. А с другой – имелся такой этический вопрос, как происхождение этого раритета: откуда он взялся, кто им владел, не может ли он оказаться краденым?
Мехмед нехотя рассказал, что эту вещь перед поездкой в Москву ему дал его родной брат. Тот одно время примыкал к радикальным исламистам, хозяйничавшим в Ираке. Но когда ему стало ясно, что он – не более чем мелкая, разменная монета, удел которой – безвестно погибнуть за корыстные интересы главарей, брат Мехмеда во время одного из боев притворился убитым, а когда стемнело, поспешил скрыться и вернуться в родные края. Эту вещь еще в Ираке он выменял на автомат Калашникова советского производства, который нашел в одном из блиндажей, покинутых иракской армией. Как этот папирус попал в руки того человека, брат Мехмеда не знал. Но, учитывая то, сколько иракских музеев было разграблено исламистами, скорее всего, он был добыт именно таким путем.
Вернувшись домой, брат Мехмеда пробовал продать раритет своим местным торговцам, но тех эта вещь не заинтересовала. Лишь один из них посоветовал везти такую диковину в Москву, где она могла найти своего покупателя и достойную цену. Но сам брат Мехмеда ехать в российскую столицу побоялся, поскольку подозревал, что может находиться в базе данных российских спецслужб как член запрещенной в России организации и рискует быть задержанным ФСБ, поэтому отдал свой раритет Мехмеду, чтобы он отвез его в Москву.
– Ну, подумал я, подумал, да и решил: я же не себе его покупаю, а чтобы передать государству! – тягостно вздохнул профессор. – Ну, не купил бы я этот раритет, и ушел бы он за границу, как туда уходят тысячи других объектов культурного наследия – и нашего, и не нашего, чтобы там осесть в частных коллекциях, где он будет навечно похоронен. Ведь если такое случится, то возможностей изучить этот папирус ни у меня, ни у кого-то другого наверняка уже не будет.
– И за сколько же вы его приобрели? – поинтересовался Гуров.
– За двести тысяч рублей… – скромно произнес профессор. – Я как раз получил гонорар за свою новую монографию, изданную в Англии, ну и купил. Правда, Луизе пришлось остаться без норковой шубы. Она, конечно, обиделась, но… Упустить такую вещь я не мог. Еще только начав расшифровывать египетскую часть текста, я нашел там столько такого необычного, что это ставит под сомнение энное число уже устоявшихся исторических аксиом. Если этот папирус признать подлинником, то тогда десятки, а по всему миру, скорее всего, сотни историков, в том числе и с академическими титулами, окажутся у разбитого корыта. А все жаждут, условно говоря, стабильности, пусть и основанной на ложной информации…
