Ася быстро-быстро пошла к метро. Почти побежала.
14:08
Павел сидел и смотрел на Большого Васю, лежащего на столе. Что он почувствует, когда нажмет курок? Боль – вряд ли. Может быть, он услышит грохот. Увидит вспышку. А потом все кончится. Его сознание будет выключено. Навсегда. Вот здесь самое страшное – вот это самое навсегда.
Как это – перестать быть?
Павел видел это много раз. Был человек – и вдруг перестал быть. Был живой человек – стало мертвое тело. Он и сам делал это с людьми. Отнять жизнь не так сложно. Как нажать кнопку выключателя.
А вот каково – сделать это самому?
У него не было выхода. Если он этого не сделает, все будет гораздо хуже. Будет хуже, чем смерть. Ему придется пройти через позор, унижения, и боль. Страшная боль. Отвратительная боль. И позор. От него будут шарахаться люди.
Нет, уж лучше сделать это быстро.
Павел решительно взял Большого Васю и приставил его к виску.
Он мог сделать это давно. Но не сделал. Он сам предоставил себе отсрочку, которой в принципе могло бы и не быть.
Он мог бы сделать это сразу же, в тот день, когда он узнал.
Но не сделал этого.
Потому что трус.
Потому что боится умирать.
Но сейчас… сейчас он это сделает. Больше у него нет оправданий. Больше нет повода для отсрочек.
Пора.
Указательный палец Павла прикоснулся к спусковому крючку.
И в этот момент в прихожей зазвонил телефон.
Это ничего не меняло. Но Павел слушал телефонный звонок и не нажимал на курок.
«Если будет семь звонков – возьму трубку».
Два. Три. Четыре. Пять. Шесть.
Тишина.
Павел вздохнул.
И положил пистолет на стол.
Он вышел в прихожую и достал телефон из кармана куртки. Массивная черная «Нокия».
Андрей.
Павел поморщился.
Он однажды встретился с журналистом несколько месяцев назад на станции метро «Охотный Ряд». Остановились, поболтали, обменялись телефонами. И разошлись с облегчением, уверенные, что больше никогда не увидятся. Их общее прошлое не способствовало сближению. К тому же каждый был погружен в собственные заботы. Москва – жестокая любовница. Когда ты заводишь с нею роман, она требует все твое внимание.
Павел нажал кнопку повторного вызова. Андрей ответил после первого же гудка.
– Чего хотел? – спросил Павел.
– Мне нужна твоя помощь, – сказал Андрей, – ты можешь сейчас приехать?
– Чего? – не понял Павел. – Куда? Зачем?
– Я тебе продиктую адрес. – И без паузы: – У тебя есть оружие?
Через две минуты Павел прошел в комнату, оделся, вышел в кухню, взял Большого Васю и вышел из квартиры. Он шел уверенно и спокойно. Его уже больше не швыряло из стороны в сторону. Стены старались держаться от него подальше.
* * *
– Ну как, впечатляет?
Лупоглазый стоял перед навесом и смотрел на фигуры, выстроившиеся в несколько рядов.
– Что это такое?
Сначала он решил, что это манекены.
Но нет, это были не манекены.
– Ты знаешь, что это такое, – сказала Рыжая девочка.
Это были мужчины, женщины и дети.
Вернее, чучела мужчин, женщин и детей.
Выпотрошенные и набитые чем-то изнутри. Серая, как будто покрытая пеплом, кожа. Почерневшие ногти. Одежда, обтрепавшаяся на ветру.
Вместо глаз и открытых ртов зияла чернота.
Немой крик.
Их было много. Несколько десятков.
Некоторые держали руки по швам, а некоторые поднимали руки к небесам.
Они как будто танцевали какой-то безумный танец. Танцевали и вдруг замерли на мгновение. Сейчас заиграет музыка – громкая, ритмичная, атональная, – и они продолжат свой танец.
– Ты думал, ты самый чокнутый маньяк в этой стране? Оказалось, есть более чокнутый.
– Зачем он это делает?
Рыжая девочка пожала плечами:
– А я бы на твоем месте поинтересовалась, куда он поставит тебя.
14:10
Железняк и Лариса забыли о времени. Официант дважды приносил новый чайник чая и мисочку с колотым коричневым сахаром. Железняк рассказывал Ларисе о своем житье в столице, о своих наблюдениях и открытиях.
– Как тут у вас интересно! – несколько раз повторила Лариса. Под конец его рассказа она как-то погрустнела и спросила:
– Саша, как ты думаешь, в какой момент у нас все пошло не так?
Он замолчал. Как будто врезался в стену на полном ходу.
– А разве у нас когда-то было так, как надо?
– Может быть, когда мы жили в общежитии? Или потом, когда снимали квартиру. Помнишь эту бабулю, нашу квартирную хозяйку, которая приходила за деньгами, когда нас не было, и всегда оставляла на столе или яблоко, или несколько конфет. Интересно, она еще жива?
– Не интересно, – повел плечами Железняк.
– Мы же были с тобой счастливы, разве нет? – Она смотрела на него почти заискивающе.
– Я не знаю, – признался он, – я понимаю, что ты хочешь от меня услышать, но я не уверен. Возможно это просто обаяние прошлого дает о себе знать. Что пройдет – то станет мило. У меня не было возможности сравнивать.
– Разве? А та женщина… с дочкой.
– Лариса, мне всегда хотелось иметь семью. Я всегда видел себя этаким патриархом, сидящим во главе стола. Я всегда это так видел. И когда я был студентом, я знакомился с девушками не для того, чтобы потрахаться, а для того, чтобы завести семью.
– Вот уж не поверю!
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но это было так. Знакомясь с новой девушкой, я думал не о том, как бы ее поскорее затащить в постель, а о том, какой она будет женой. Готов ли я прожить с нею много лет? Готов ли я состариться вместе с нею?
– И что же ты подумал, когда встретился со мной?
– У меня были сомнения на твой счет.
– Вот как? Какие же? Не стесняйся, теперь ты можешь рассказать.
– Мне показалось, что ты эгоистка.
– Вот еще новости! – возмущенно сказала Лариса. – Почему ты так решил?
Железняк щелкнул ногтем по краю маленького хрустального стаканчика, который больше был похож на рюмку, чем на стакан.
– Ты всегда думала только о себе. Пойми, я не пытаюсь сейчас тебя обидеть…
– Но тебе это удалось. И в чем же проявился мой эгоизм?
