– Эге, – сказал сам себе Гаврила. – Да ты, дядя, молодец. Это я люблю.
Он пинками перевернул несчастного на спину, поставил ему сапог на грудь и немного надавил.
– Откуда золотишко, дядя? Еще есть?
Лицо старика скривилось от боли.
– Добрый человек, – прошептал он чуть слышно. – Отнеси меня домой, я отблагодарю.
– Уже отблагодарил, – усмехнулся Гаврила сквозь прорезь в маске. Он подкинул мешок и с удовлетворением почувствовал, как тот тяжело, со звоном шлепнулся ему обратно в рукавицу.
– Эти деньги не мои! – пробормотал старик еле дыша. – Их нельзя брать. Деньги-то государевы.
– Да ну! И что?
Старик поморгал, потом лицо его сморщилось.
– Я умираю, – сказал он.
Гаврила пожал плечами.
– Послушай меня, добрый человек, – сказал старик, судорожно пытаясь стащить его ногу со своей груди. – У меня никого не осталось. Но Провидение в последний час прислало тебя. Завещаю: отнеси это золото туда, куда я скажу. А в следующий год в тот же день будь здесь, вон у той колонны. Ты снова получишь деньги и снова отнесешь их. За то будет тебе благодарность от высших и спокойная старость.
– Как твоя? – усмехнулся Гаврила. – Ты, дядя, заканчивай сказки рассказывать, говори, где прячешь золотишко?
– А если не сделаешь, как я велел, – просипел старик, – ждет тебя кара…
– Где еще деньги? Где твой дом? – спросил Гаврила и посильнее нажал каблуком на грудь старика. Но тот молчал и только неотрывно смотрел на маску своего мучителя. Мортус нажал сильнее – в груди старика что-то хрустнуло, он захрипел, задергался, кровь пошла из его кривого рта. Через несколько секунд он затих. Гаврила с досадой плюнул на его тело, припрятал золотишко и пошел к телеге.
К зиме чума стихла, прибывший из Петербурга князь Григорий Орлов вместе с Еропкиным навели порядок в старой столице. Команды мортусов были распущены – как и обещали, им простили все старые прегрешения, а на новые предпочли закрыть глаза. Москва обезлюдела – в ней осталось едва половина прежнего населения. Гаврила хотел вернуться в дом на Большой Никитской, где он с атаманом Бурькой припрятал награбленное, но оказалось, что кто-то уже подчистил всю их добычу, унеся до последней ложки. Впрочем, оставалось еще золото старика, но за полгода Гаврила промотал и его – в кости да на выпивку. Так что к сентябрю 1772-го он уже был снова гол как соко€л. Тут и вспомнил бывший мортус слова старика. Правда, какой был тогда день, он не помнил, так что пришлось каждый вечер бегать к Сухаревской башне, где Гаврила дежурил чуть не все ночи у заветной колонны, чертыхаясь и кляня себя за глупость – поверил, мол, в сказочку проклятого мертвяка! Но однажды к ногам промерзшего и голодного Гаврилы упал кожаный мешочек с золотом. Быстро оглядевшись, Гаврила схватил мешочек и пустился в сторону переулков Драчевки. На сей раз он повел себя умнее, вместо того чтобы просиживать деньги в трактирах и кабаках, мужик купил заведение на окраине Троицкого подворья и сам сделался трактирщиком. Завел у себя «мельницу» – игорный притон для воров – и зажил припеваючи, раз в год приходя к Сухаревской, чтобы пополнить мошну новым мешочком с золотыми монетами. Конечно, иногда он вспоминал про то, как умирающий грозил ему карой, если он присвоит эти деньги, но только криво усмехался. О происхождении денег Гаврила не задумывался. И никому не говорил о том, где достает их – даже жене, которую взял из деревни.
Однако все вышло так, как и предсказывал старик, – его проклятье все-таки сбылось – кара настигла трактирщика. И пришла она в лице этой странной парочки – здорового бородатого мужика в кучерском халате и тучного мужчины с толстыми брезгливыми губами и острым буравящим взглядом.
Москва. 1794 г.
– Так-так, – сказал Иван Андреевич. – А каков был адрес?
– Забыл, – виновато произнес Гаврила.
– Плохо, – вздохнул Крылов.
– А мы сейчас ему память-то вернем, – сказал Афанасий и саданул кулаком Гаврилу прямо в зубы. Того отбросило на стену караулки. – Вспомнил? – спросил кучер стонущего мужика.
– Да… – простонал тот, вытирая рукавом кровь из разбитых губ. – Кажись, в Лефортово… дом Ёлкиных… Точно что Ёлкиных…
– Лефортово, – задумчиво пробормотал Иван Андреевич. – Экая глухомань…
6. Дом в Лефортово
Петербург. 1844 г.
На следующее утро доктор Галер долго перечитывал описанное Иваном Андреевичем за ночь приключение в Сухаревской башне, пока больной дымил очередной сигарой, кашляя и сплевывая в серебряную плевательницу на тонкой ножке, увитой искусной копией виноградной лозы с листьями и гроздьями.
– И что же вы сделали с ним потом? – спросил доктор, дойдя до конца описания.
– С кем?
– С этим мужиком, Гаврилой.
– Отпустили, – сказал Крылов. – Кажется.
– Что значит: «кажется»?
– А что с ним еще было делать? Не требовать же возвращения денег за двадцать два года? Да у меня и не было задания вернуть все эти деньги – только выяснить, куда они шли. Я и выяснил, что начиная с 71-го все деньги пропали впустую – в карман этому вору. Стало быть, матушка-императрица должна была повелеть прекратить выплаты незнамо на что, вот и все. Конечно, я мог на этом прекратить все свои поиски, однако побоялся вернуться в Петербург с такими куцыми результатами. В конце концов, императрица дала мне поручение разыскать некий дом. Да и Гаврила этот говорил, что деньги надобно доставлять в Лефортово, так что я решил отпустить мужика, назавтра съездить в Лефортово, отыскать там этих Ёлкиных – и дело с концом.
– И отпустили.
Крылов замялся.
– Ну… Мы его вывели наружу, а там Афанасий сказал…
Москва. 1794 г.
– Дай-ка, я его провожу чуток, барин, – предложил кучер, – Потолкую кое о чем.
– О чем? – спросил Иван Андреевич.
– О душе.
– Только недолго.
Иван Андреевич кивнул часовому и пошел к бричке. Он устал, хотел спать да и порядком продрог в остывшей караульной. К тому же ему хотелось посмотреть, что таит в себе латунный цилиндр, прихваченный им из фехтовальной залы. Он вытащил из кармана спичечницу с фосфорными спичками и зажег одну. При свете пламени Иван Андреевич осмотрел цилиндр и подумал, что с одного конца у него отвинчивается крышка. Однако отвинтить ее он не смог – спичка в другой руке мешала. Сам цилиндр был простой, только на крышке Крылов смог разглядеть маленький трезубец – возможно, как знак того самого Нептунова общества. Крылов загасил спичку и в темноте начал думать об этом тайном обществе. Вероятно, речь шла о некой масонской ложе – таковых в обеих столицах насчитывалось великое множество. Простой обыватель считал масонов чуть не идолопоклонниками – говорили, что они на своих собраниях поклоняются Антихристу, что исполняют магические обряды, во время которых предаются блуду – в том числе и содомскому, что умеют умерщвлять своих противников на расстоянии в тысячу верст, клянутся на мертвой голове и спят в гробах со скелетами, впрочем, все это были басни. Масоны были просто фанатиками чистого, по их мнению, христианства, как тот же Новиков или Майков, члены «Великой провинциальной ложи». Как Лопухин, Репнин, Тургенев и даже митрополиты Платон, Михаил Десницкий или Серафим Глаголевский.
