– Помогло?
– Книги? Нет.
– А!
Впереди вдруг послышались звуки музыки, крики веселья и потянуло запахом дыма.
– Праздник? – повернулась ко мне Агата Карловна.
Я пожал плечами.
– Старик Псалтырин – человек замкнутый, – ответил я. – С чего бы ему праздновать?
Дорога свернула влево, и перед нами предстали широко открытые ворота, за которыми прямо на лужайке перед старым домом веселилось несколько дам и кавалеров. Небольшой оркестр, одетый в ливреи, играл танцевальную музыку. А посредине лужайки полыхала огромная куча книг.
Москва. 1794 г.
Иван Андреевич застыл с отвалившейся нижней губой, глядя, как пламя пожирает старинные фолианты и томики ин-кварто, подшивки толстых журналов, переплетенных в одинаковую серую кожу, какие-то свитки, манускрипты…
– Дьявол! – прошептал он. – Что это?
И стал грузно выбираться из брички. Вслед за ним поспешила и Агата. Один из танцевавших заметил стремительно идущего Крылова и двинулся ему навстречу. Это был молодой вертопрах в розовом широком фраке, под который он надел лазоревый жилет с золотыми королевскими лилиями. Наряд его дополняли светло-серые панталоны цвета блошиной спинки, белые чулки и башмаки с бантами. Треуголка у молодого человека тоже была замечательная – сиреневая с оранжевым кантом. Небрежно опираясь на тонкую трость, увитую лентами, щеголь остановился напротив Крылова и пошатнулся – он был пьян.
– Бонжур! Бонжур, бель анконю! Идите к нам. У нас праздник.
Крылов запнулся, не понимая, почему молодой прощелыга обращается к нему: «прекрасная незнакомка». Но потом он обернулся и увидел у себя за плечом запыхавшуюся Агату Карловну.
– Что вы творите! – закричал Крылов, снова поворачиваясь к щеголю.
Тот наконец перевел на него свои серые пьяные глазки.
– Кес ке се? – спросил он. – Кто вы такой, террибль вьеяр?
– Он назвал вас «грозный старик», – улыбнулась Агата Карловна.
– Знаю! По какому праву вы сжигаете эти книги?
– Эти? – ухмыльнулся вертопрах. – Это мои книги.
– Нет! – крикнул Иван Андреевич. – Это библиотека Порфирия Петровича.
Остальные гости, так же пышно разодетые, как и щеголь, стали подходить ближе, перешептываться и хихикать. Музыканты косили глазами в сторону собирающейся группы, но продолжали наигрывать.
– А! – воскликнул вертопрах. – Вы говорите о мон гран-пер! Дедуля преставился два месяца назад. И теперь здесь все – мое! Видите ли, мон ами, я нынче обвенчался с этой бель фий Лизаветой Ивановной. Мон кер, иди сюда, к своему петушку.
Из толпы вывалилась девица с размазанной помадой. Юнец схватил ее за талию и подтащил к себе, насколько позволяли ее фижмы в юбке. Талия девицы была туго стянута корсетом.
– Да, мон пулле? – спросила она манерно. – Пойдем танцевать.
– И мы решили сжечь этот хлам, чтобы освободить место для нашего ле нид амур!
Любовное гнездышко для «моего цыпленка»! Иван Андреевич с тоской перевел взгляд с горящих книг на старинный дом.
– Умер? – растерянно повторил Крылов.
– Увы-увы, – рассмеялся щеголь.
– Но книги… Вы могли бы их продать. Они стоят целое состояние!
– О! – вдруг рассердился молодой человек. – Да, я мог бы их продать – эти проклятые книги! Эти сотни и сотни книг, которые меня заставляли чуть не учить наизусть. Я провел все детство, чихая от их проклятой пыли. Я не знал ничего, кроме этих отвратительных мертвых книг, в которых описаны гнусные делишки не менее мертвых людей. Книги-книги-книги! И вечное брюзжание старика! Он уморил моего отца этими книгами! Он собирался уморить и меня! Нет! В огонь! Ле фю нетуа ту! Огонь очистит все! Долой книги, да здравствует любовь и удовольствия! А если вам так нужны книги – прыгайте за ними в костер!
Он расхохотался вслед за остальными. Крылов хотел ударить юнца прямо в смеющееся лицо, но Агата ухватила его за локоть.
– Пойдемте, – прошептала она. – Тут все кончено.
– Нет! – возразил вдруг Крылов. – Не все.
Он снова повернулся к юнцу.
– Послушайте, вы. У вашего дедушки был человек, старый слуга, секретарь. Где он? Тоже умер?
– Мишка? – спросил вертопрах. – Этот гнусный старикан? Он теперь чистит нужники. Хватит уже лодырничать. Впрочем, старик ни на что не годен. Хотите, я его продам? Возьму недорого, всего сто рублей. Только на что он вам? Помрет же скоро.
– Что, рублей? Ну хорошо. Цена высока, однако этот старик пригодится. У меня нет при себе такой суммы, но дайте бумагу и перо – я напишу расписку, по которой вы сегодня же вечером получите деньги.
Юнец прищурился.
– Ого! А хотите еще и музыкантов?
– Нет, мне нужен только старик.
Агата дернула Крылова за рукав.
– Вы с ума сошли, – прошептала она. – На что вам старик? Да еще за такие деньги?
– Молчите.
Лакей по требованию нового хозяина принес бумагу, перья и чернила. Гости уже потеряли интерес к происходящему и вернулись к танцам. Крылов быстро написал расписку. Тем временем привели старика. Он являл собой жалкое зрелище – одетый в грязные вонючие лохмотья, со спутанными седыми волосами и отросшей щетиной на дряблом лице, старик прятал измазанные в нужнике руки за спину и слабо моргал слезящимися глазами.
– Забирайте! – сказал юнец. – Как только получу деньги, пришлю вам купчую.
– Идем, отец, – обратился Крылов к старику. – Я старый знакомый твоего покойного барина. И я тебя выкупил. Больше не надо будет подтирать за этими…
Тут Крылов увидел слезы на глазах старика. Бывший секретарь Псалтырина попытался упасть на колени и поцеловать руку Крылову, но Иван Андреевич удержал его, не брезгуя запахом и грязью.
– Идем, идем, нас ждет бричка.
Пока они шли за медленно бредущим стариком к воротам, Агата шепнула Крылову:
– Я с ним вместе не поеду. От него плохо пахнет. Да и места в вашем экипаже не хватит.
– Хорошо, – кивнул Крылов. – Идите пешком.
– Как! – возмутилась Агата. – Я дама. А вы предлагаете мне идти пешком, усадив на мое место этого вонючего старикана?
– Этот человек всю жизнь работал секретарем Псалтырина, – ответил Крылов. – Я помню, что у него феноменальная память на прочитанное – оттого Порфирий Петрович и взял его к себе. Для нас он сейчас очень полезен. И, уверяю вас, Агата Карловна, пусть по рождению он – раб и ниже вас, но по образованию – выше иных академиков. И, кстати, я ничего не знаю о вас – кто вы такая? Каково ваше сословное положение?
– Уж не ниже вашего! – надулась Агата.
