– То есть невеста без места?
Агата побледнела и замолчала.
Когда они подошли к бричке, Крылов смилостивился.
– Садитесь, – приказал он Агате. – Мы со стариком пойдем сами. Но вы, как только встретите извозчика, пришлите его к нам.
Агата молча пожала плечами, влезла в бричку и приказала Афанасию трогать. Когда бричка скрылась за поворотом, старик остановился.
– Простите, благодетель, не знаю вашего имени-отчества.
– Иван Андреевич Крылов. Литератор.
– Да-да, – пробормотал старик. – Литератор… Какая удача! – Он всхлипнул. – Бедный мой Порфирий Петрович, – сказал он, вытирая глаза. – Хотел дать мне вольную, но не успел. А этот мальчишка… Все сжег. Все! Все, что мы собирали столько лет. Все, что было собрано до нас. Все!
Он сел на пенек и наконец заплакал – некрасиво, по-стариковски, вздрагивая всем телом. Крылов вытащил из кармана сигару и закурил. Спешить было некуда, он ждал, когда старик успокоится.
– Господь отомстит! – услышал он бормотание старого секретаря. – Мне отмщение и аз воздам!
На дороге послышался стук копыт, и скоро подъехала коляска с кучером в темно-синем теплом халате.
– Это вас отвезти к «Большому самовару»? – спросил кучер. – Барыня велели.
– Нас, – ответил Крылов. – Нас.
– И этого? – Кучер указал кнутом на старика. – Тогда дай я холстину подстелю на сиденье, а то…
– Стели, – кивнул Крылов. – Да не больно болтай.
В гостинице Крылов велел Гришке отвести старика в баню и купить ему новой одежды. А после свести к цирюльнику, постричь, побрить и привести в божеский вид. А потом накормить и переодеть. Сам же Иван Андреевич пошел в трактир и заказал обед. Бричка Афанасия уже стояла во дворе гостиницы, но самого кучера и Агаты не было видно. Плотно пообедав, Иван Андреевич решил по старомосковской привычке подремать. Он вернулся в свою комнату и недовольно покосился на кровать. Его раздражала эта патриархальная привычка класть подушки пирамидкой, помещая на верх самую маленькую «думку», и накрывать это сооружение, достойное египетских фараонов, кружевной салфеткой. Раздражало, потому что нельзя было просто лечь и заснуть, а предстояло каждый раз разбирать эти подушки и убирать эту салфетку. В Петербурге Крылов приучил прислугу никогда не делать подобных пирамид, но здесь…
Как только Иван Андреевич улегся, как только он натянул на себя толстое стеганое покрывало, как только нежный послеобеденный Морфей смежил ему веки, обещая теплые сытые сны, в дверь постучал Гришка и ввел старика. Тот как будто стал выше ростом и помолодел лет на пять. Старик поклонился Крылову:
– Что прикажете? – спросил он.
– Вот! – заявил Гришка из-за его спины, улыбаясь во всю свою мартышечью мордочку. – Побрили, помыли, переодели и накормили.
Крылов недовольно хрюкнул:
– Дайте поспать. Потом приходите.
Старик с Гришкой ушли. Иван Андреевич снова закрыл глаза, но скоро понял, что сна больше нет. Вместо этого он стал думать об Агате Карловне. Из какой она семьи? Как стала шпионкой? В каких отношениях с императрицей? Были ли у нее мужчины? Он попробовал представить ее без платья, но не смог. Мысли начали путаться. Вдруг Иван Андреевич снова очутился в доме Ельгиных, только не было ни старика, ни его сестры. А в центре зала, где он говорил с Петром Яковлевичем, стояла статуя Венеры с лицом Агаты Карловны. Иван Андреевич обошел вокруг статуи и по филейной части понял, что перед ним – Венера Каллипига, Венера прекраснозадая, как ее называли греки. Придерживая тунику, она, полуобернувшись, как бы оценивала свои чудесные полные ягодицы. Крылов протянул толстые пальцы и дотронулся до теплого мрамора. Потом снова зашел спереди, чтобы полюбоваться на небольшие девичьи груди. Вдруг Венера повернула к нему голову Агаты Карловны и спросила:
– Не хотите ли понюхать соли, любезный Иван Андреевич?
– Охотно, – пробормотал смущенный литератор.
Он подал руку статуе и помог ей спуститься с пьедестала.
– У меня есть секрет, – сказала статуя. – Механизм. Он вот тут, внутри! – Она коснулась мраморной рукой своей груди. – Но у вас должен быть ключ, чтобы привести его в действие. Есть у вас этот ключ?
– Ключ? – спросил Иван Андреевич. – Какой ключ?
Венера засмеялась, и вдруг ее рука легла на панталоны Крылова.
– Вот, – сказала она. – Вот он, ключ. Но только он не от парадного входа, а от черного.
Статуя повернулась к нему спиной.
– Нравится? – спросила она. – Недаром меня прозвали Каллипигой? Ну же, Иван Андреевич, что вы робеете? Мы с вами – одного поля ягоды. Я невеста без места. Вы никчемный литератор из бедной семьи. Все нами помыкают, все над нами начальствуют. Разве не заслужили мы немного блаженства в этом мире?
– О да! – вдруг раздался чей-то голос, и из тени выступил нахал Крюгер, расстегивая свои панталоны. – Ты совершенно права, мон пулле! Абсолютно!
Иван Андреевич вдруг понял, что не может двигаться и принужден беспомощно взирать на Крюгера, который уже примостился позади Каллипиги, заслонив Венеру своей спиной. Крылов хотел одернуть нахала, но язык его не повиновался.
– Вот видите, до чего доводит нерешительность? – спросила Венера со сладострастным стоном. – Вы говорите, что не верите в любовь, а тем временем другие срывают цветы блаженства в саду Афродиты.
– К черту цветы! – зарычал Крюгер. – Аль анфер авек де флер!
– Нет! – наконец крикнул Крылов. – Нет! Не делайте это! Не при мне. Не при мне. Катя! Катя! Не при мне! Прошу вас!
Петербург. 1844 г.
– Катя? – переспросил доктор Галер. – Кто это?
Иван Андреевич будто очнулся.
– Зачеркни это, – сказал он. – Или лучше дай сюда этот лист. Живо!
Галер протянул ему написанное. Крылов быстро и с ожесточением начал рвать лист.
– Вот так! – сказал он наконец. – Я увлекся. Это никакого отношения к делу не имеет. Забудьте. Забудьте, как я забыл. Все это – горькое воспоминание юности.
Галер пожал плечами.
– Лучше перейдем сразу к разговору со стариком-секретарем. Итак, после того, как я проснулся, Гришка снова привел его ко мне. Только теперь вместе с Агатой Карловной.
– Хорошо, – кивнул доктор. – Я записываю.
Москва. 1794 г.
Когда она вошла, Крылов все еще находился под тяжким впечатлением от своего сновидения. И потому он встретил Агату неприязненным молчанием. Впрочем, Агата Карловна, казалось, не обратила на это никакого внимания. Она села за стол и приказала Гришке принести еще стульев. На один усадили старика, а второй взял себе Иван Андреевич, поставив так, чтобы оказаться как можно дальше от Агаты Карловны.
– Ну вот, – сказала она, оглядев чистого и стриженого секретаря. – Вы могли бы на театре играть трагических отцов. Или даже благородных волшебников.
