– Да, – задумчиво произнес доктор. – Такое было возможно только в прошлом веке…
– Правильно, – откликнулся Крылов. – И этот следователь… фамилию я сейчас запамятовал… А, нет, помню – Степан Волков, вместе с князем Дмитрием Цициановым шесть лет вели следствие, а потом предъявили Салтыковой обвинение в убийстве ни много ни мало ста тридцати восьми душ!
– Я что-то читал об этом, но не помню уже подробностей, – признался Галер.
– И тут уж не спасли ни связи, ни деньги. Потому что императрица своим приказом постановила Салтыкову судить. Ее и осудили. На Лобном месте построили эшафот, поставили на него Салтычиху в одной рубашке и с листом на груди: «Мучительница и душегубица». Лишили дворянского звания и заточили в склеп в монастыре. Поначалу держали в полной темноте. А свечу зажигали только во время еды. Так, кстати, она пережила и чуму – именно потому что находилась в полном карантине! Потом наказание смягчили, перевели в камеру с окном. Но оттуда никогда не выпускали.
– И сколько же она так просидела? – спросил Галер.
– Тридцать три года! И аккурат в 1800-м померла.
– Но при чем же тут Тютчев? Почему она требовала его в свою камеру?
Крылов недоуменно посмотрел на доктора – он за рассказом про страшную Салтычиху совсем забыл, с чего начался этот разговор.
– Тютчев-дед? А! В то время он был простым инженером и жил по соседству. И у них случился роман со вдовой. Бурный, надо сказать…
– И что же? – недоуменно спросил Галер. – Он наблюдал, как его… пассия мучила и убивала своих дворовых девок?
– Не только девок, но и мужиков. Да весь дом об этом знал! – воскликнул Иван Андреевич. – Не в тайне же, не под покровом ночи это происходило. И не только сама она убивала – иногда приказывала гайдукам своим пороть несчастных. А потом уже и поленом… Очень она любила почему-то хватать полено и бить.
– Такая… дама с поленом, – пробормотал Галер.
– Вот именно. Думаю, что и сам Тютчев был свидетелем этих сцен… Но куда ему! Он же как муха в паутину попал! Соблазнился прелестями богатой и красивой вдовы. Но не просто богатой и красивой, а еще и властной. Да со связями. Куда ему было податься? Не удивлюсь, если сама Салтыкова стращала его: мол, сбежишь – и тебя поленом. Да только Тютчев однажды – тю-тю! Обвенчался по-тихому с другой. Мол, все – с женатого и взятки гладки. А на допросах рассказал следствию все без утайки. Ведь показания беглых крепостных, с которых это все и закрутилось – что? Ничто! А вот показания дворянина… тут уж не попрёшь… – Крылов замолчал и начал раскуривать сигару. Наконец он сказал: – Впрочем, что это я?.. Дело прошлое, конечно. А! Ну, конечно! Когда Гришка пересказал мне разговор у того окошка, я оторопел. Агата передавала Салтычихе привет от Николая Ивановича! А это мог быть только один Николай Иванович – а именно ее племянник граф Николай Иванович Салтыков! Самый влиятельный сановник при дворе.
– Судя по вашему рассказу, самым влиятельным был в то время Платон Зубов, – удивился доктор Галер.
– Зубов! – скривился сквозь дым Иван Андреевич. – Зубов просто бледный мотылек, который прилетел на угасающий огонь в чреслах императрицы. Салтыков был не то! Салтыкова уважали все – и Матушка, и Павел Петрович. Он – единственный, кто мог свести их вместе. Хромой как черт, одна нога короче другой, сам худой как щепка, но при этом – бывший вояка! Вояка бесстрашный и заслуженный! А под конец жизни сменил шпагу на трость, мундир на придворный кафтан, а бесстрашие на обходительность. Но без него не принималось ни одного решения при дворе! И вот тут у меня в душе шевельнулось сомнение: а что, если Агата специально заставила меня думать, будто ее послала сама Екатерина? Подбросила мне задачку с Аргусом и Павлином? Что, если послана она не Матушкой, а Салтыковым? Салтыков хитер – мог и сам придумать такую комбинацию. Ведь не мог же я написать императрице – мол, осаждает меня девка молодая, говорит, что она ваша шпионка, правда ли это, матушка-государыня? Я принял на веру, потому что был не искушен. Шпионке Екатерины я был обязан открыться полностью, потому что сама Екатерина послала меня в Москву. А вот шпионке Салтыкова, каков бы он ни был царедворец, я мог бы и не открыться.
– Могли бы? – спросил Галер.
– Но тут было важно понять другое, – продолжил Крылов. – Зачем все это Салтыкову? Просто быть в курсе событий? А если его обман с Агатой станет вдруг когда-нибудь известен Матушке? Может выйти прескверно! В чьих интересах действовал Салтыков, было понятно сразу – в своих собственных. Но не такова работа царедворца, чтобы не иметь второго, а то и третьего ряда замаскированной обороны. Если Платон Зубов работал на себя, если Безбородко работал на Павла, то какие карты мог иметь в рукаве Салтыков? И тут меня как громом ударило! Все куски мозаики вдруг встали на свои места! Все сошлось! Недоставало только прямого признания. Я вскочил с кровати и начал колотить по стене, пока Гришка, спавший в соседней каморке, не примчался как ошпаренный!
– Гришка? – удивился Галер. – Вам было нужно его признание?
– Конечно нет. Я же не знал, в какой комнате остановилась Агата. А он знал и сказал мне.
Москва. 1794 г.
Крылов заколотил кулаками в дверь, а потом, не дожидаясь ответа, рванул ее и ворвался внутрь. Он дышал как раненый кабан, с налитыми кровью глазами. Агата Карловна, сидевшая у стола спиной к нему, вздрогнула, но не повернулась.
– Это вы, Иван Андреевич? – спросила она. – Не спится?
Только тут Крылов заметил, что девушка была одета лишь в тонкую батистовую рубашку, вероятно, готовясь отойти ко сну. На столе перед ней стояло маленькое зеркало. Батист был так тонок, что совершенно не скрывал очертания стройной спины, переходящей ниже в замечательные формы, действительно достойные Венеры Каллипиги. Иван Андреевич вдруг поперхнулся и закашлялся.
– Водички попить вам надо, – произнесла Агата. – Поперхнулись?
Крылов заметил, что все это время она смотрела на него через зеркальце на столе.
– Никакая вы не шпионка государыни, – сказал он, откашлявшись. – Вы меня снова обманули.
Агата продолжала внимательно смотреть на Крылова через зеркало, дожидаясь продолжения.
– Вы служите совсем другому лицу, а именем императрицы только прикрываетесь.
– Но-но! – сказала Агата. – Такими словами не бросаются.
– Гришка проследил, как вы передавали привет Салтычихе от ее племянника, Николая Ивановича.
– И что?
– А то, что Салтыков – воспитатель царевичей Александра и Константина! Не стройте из себя дурочку! Даже мне уже понятно, что тут дело касается престолонаследия. И если уж Безбородко представляет интересы Павла, то Салтыков – Александра. Всем известно, что Матушка колеблется – оставлять ли Павла наследником или передать трон Александру.
Агата положила зеркало на стол и повернулась к Крылову, явив его глазам прекрасную девичью грудь, нескромно очерченную батистом.
