– Иван Андреевич, – сказала она с укоризной. – Вы, ей-богу, как ребенок.
– Почему это? – вспылил Крылов, адресуясь, к своему ужасу, не столько к лицу Агаты Карловны, сколько к вызывающим холмикам ее груди.
– Знаете ли вы, как сложно устроен двор? Как трудно что-то утаить? Когда Матушка послала меня в Москву, Николай Иванович узнал об этом через три минуты. Он попросил сходить к бедной своей тетке и узнать, не надо ли ей чего.
– И только? – недоверчиво спросил Крылов, поднимая глаза на спокойное и насмешливое лицо Агаты.
– Вот и я не поверила, что Салтыкову нужно только, чтобы я посетила его родственницу. И сказала ему это прямо.
– И что он ответил?
– Ответил, что не нуждается в моих услугах как тайного агента, потому что все мои донесения прочтет и так, сразу после государыни.
Крылов помолчал, а потом пожал плечами.
– Что ж… – сказал он.
Агата встала из-за стола, потянулась, бесстыдно демонстрируя Ивану Андреевичу восхитительную свою фигуру, а потом сказала просто:
– Идите-ка спать. А то еще люди подумают невесть что.
Петербург. 1844 г.
– И вы ушли? – спросил доктор. – Поверили ей?
– Я ушел, – кивнул Иван Андреевич. – А вот что насчет доверия… Я вообще человек недоверчивый. К тому времени я уже смекнул, что считать ее неопытной шпионкой, которая с первого же раза как бы случайно выдала себя… Нет! Это было сделано нарочно. О, это был хитрый ход. Как завязать отношения с человеком, за которым ты должна следить, рискуя быть изобличенной в каждый момент? Просто раскрыть карты. Притвориться шпионкой-дурочкой, честно исполняющей то, что тебе велено, но неопытной. Мужчинам импонирует неопытность молодых дурочек – они ловятся на нее, как плотва на толстого червяка. Так она и меня подцепила – потихоньку, без рывков, медленно травя, то натягивая, то отпуская лесу. Другое дело, что к моменту, о котором идет речь, я уже точно для себя уяснил: теперь нельзя верить никому. Никому!
– Так девушка сказала вам правду или обманула?
– Ты все узнаешь в свое время, – ответил Крылов. – На сегодня хватит, что-то я устал. Вернемся к работе завтра, если я не умру во сне.
Петербург. 1794 г.
Николай Иванович Салтыков сидел на скамейке беседки, прислонив свою трость к пьедесталу большой статуи Гермеса, стоявшей у входа. Наедине с Агатой он сбросил с лица маску придворной вежливости и теперь походил скорее на пожилого ростовщика, требующего денег с закоренелого должника. На прямой вопрос Агаты он досадливо скривил свои сухие тонкие губы.
– Ты, милая моя, еще так молода и глупа, что уж, конечно, не тебя бы я послал с деликатным поручением.
– А вот Матушка послала! – ответила смело Агата, хотя никакой смелости в тот момент не чувствовала.
– Матушка! Матушка! – пробормотал Салтыков. – Матушке можно все – она императрица! Матушка по этому делу могла обратиться к мне, своему верному слуге, а вместо этого посылает с заданием девчонку.
Агата промолчала.
– Матушка, дай Бог ей крепкого здоровья и долгих лет счастливой жизни, – продолжил Николай Иванович, – мудрая женщина. И уж конечно, она прекрасно понимает, что после смерти Петра Алексеевича основные беды России произошли из-за проблемы престолонаследия. Петр не смог вырастить себе наследника, а кончилось тем, что на троне Романовых самих Романовых нет. И это еще счастье, что Матушка стала императрицей – Провидение послало нам в ее лице настоящее спасение от больших бед. Пусть не по крови Романова, но по духу. Но Матушка не глупа, нет, она не может позволить себе поверить в собственное бессмертие. И уже загодя думает о том, куда поплывет этот огромный корабль. И кто встанет у штурвала.
Он посмотрел на Агату и приложил палец к губам.
– Сядь рядом. Молчи и слушай, девочка. Наш мир рушится. Впереди – страшные потрясения, начавшиеся в Париже. Наша беда в том, что эти потрясения пришлись не на начало царствования Матушки, а на его конец. И твердой рукой, с пылом и умом она может не успеть удержать чудовище в его логове. Посмотри и на меня. Я стар. Я сражался и водил войска. Но я сражался с другими людьми – не с теми, кто сейчас поджигает траву у нас под ногами. Мы уходим вместе с веком. Все – Потемкин уже ушел. Орлов – ушел. Суворов скоро уйдет. Я уйду… И Матушка уйдет… А кто встретится грудь с грудью с новой напастью? Павел Петрович? А сдюжит? Или Александр? Или Константин? Вот проблема…
Агата сидела рядом со стариком, зачарованная и тем, что он говорил, и той серьезной откровенностью, с которой Салтыков к ней обращался.
– Знаешь ли ты, зачем государыня послала этого бумагомараку в Москву? – спросил Николай Иванович.
– Произвести розыск. Найти что-то.
Салтыков устало улыбнулся:
– Неужели ты полагаешь, что в этой стране есть хоть что-то, что неведомо императрице? Она, наверное, прекрасно знает или хотя бы догадывается, что именно должен отыскать этот… как его…
– Крылов?
– Дело не в том, чтобы разыскать, главное, чтобы у ищейки хватило наглости или глупости вообще ввязаться в это дело. Ведь не в первый раз она запускает по явному следу такую безродную ищейку! Раз уж ты будешь в Москве, навести мою несчастную тетку, передай от меня привет. Знаешь, как ее осудили? Никто тогда из знатных людей не взял на себя смелость провести розыск. А Матушка вызвала безвестного судейского Степана Волкова. Он всю работу и сделал. Больше о нем никто не слышал. Но только тогда Матушке нужен был шум, чтобы прекратить воровство своих ближних. А здесь – незаметный человечек для дела, которое касается очень узкого круга лиц. Говорят, этот Крылов – не дурак. Это хорошо. Ум надо направлять. И направлять в нужную сторону, не давая ему ни времени, ни возможности остановиться и подумать.
– Так, – серьезно кивнула Агата, – слушаю вас.
Салтыков пожевал губами:
– Это тонкая работа, девочка моя. Главное – не дать ему понять, что в конце не будет никакой награды. Только… забвение.
– Забвение? – переспросила Агата Карловна.
– Если мы хотим что-то сохранить в тайне… то лучшее место для этого – в могиле.
Он подхватил свою трость и с трудом, припав набок, поднялся, глядя на Агату сверху вниз. А потом ехидно усмехнулся:
– Скажу тебе честно, девочка, это не идея Матушки. Она слишком добра. Да и не ее это дело – детали, последствия… Ты понимаешь?
Агата кивнула.
– Учти одно. Кто бы ни стал наследником, он вычистит Матушкиных людей и поставит своих. А вернее – моих, потому что я любезен и Павлу, и Александру. Так что решай, милая девушка, хочешь ты в будущем бедности или богатства? Безвестности или славы? Тюрьмы или собственного дома с выездом?
– И что я должна сделать? – спросила Агата.
