– Писать не одно письмо, а два. Матушке… и мне.
Петербург. 1844 г.
Доктор Галер решительно пересек улицу и постучал в дверцу черной кареты. Кучер моментально повернулся к нему и прошипел:
– А ну отойди, барин, не велено.
– Но я хочу поговорить с твоим седоком, – решительно возразил доктор. – По какому праву он тут вынюхивает каждый вечер?
– По такому. Тебя не спрашивали.
– Ах, так ты заговорил! – Галер хотел взять за ручку и силой открыть дверь с темно-малиновыми шторками, но тут седок изнутри коротко постучал в переднюю стенку экипажа, подавая знак кучеру. Тот крикнул лошадям, тряхнул вожжами, и карета двинулась так резко, что доктор отскочил на шаг назад. Ему ничего не осталось, как в гневе смотреть на удаляющуюся карету.
9. «Три короля»
Неаполь. Гостиница «Три короля»
1717 г.
Фрося вошла в кофейню на первом этаже гостиницы и велела Паоле, дочке хозяина, которую она взяла с собой в качестве служанки, отнести покупки наверх, в комнаты.
– Синьора вернулась? – спросила Мария, мать Паолы. – Такая жара! Хотите я принесу лед в ваш номер?
– Да, – ответила Фрося. – Хочу. Что мой… мой муж, он никуда не выходил?
– Синьор Алексис у себя. Он потребовал еще кувшин фалернского и куропатку. Правда, сдается мне, куропатка осталась нетронутой. Синьор так мало ест! Он, случайно, не заболел?
– Нет, все хорошо. Он всегда так…
– Может быть, чашку шоколада? Для бодрости. Я могу подать вам ее с бокалом холодной воды.
– Позже.
– В вашем положении… – женщина, улыбаясь, кивнула на живот Фроси.
– Потом.
Ефросинья смотрела на столик у окна, за которым сидел их молчаливый охранник Гуго Шлегель. Он проводил тут целые дни, прерываясь только когда царевич вдруг решал выйти в город, чтобы сопроводить его. Сидел и смотрел на улицу, по которой катились экипажи, проезжали верховые, спешили пешеходы, а иногда пробегали стайки мальчишек. Вот старьевщик со своей тележкой остановился напротив окна и начал делать Гуго знаки, спрашивая, не найдется ли у него товара на обмен или продажу. Немец только досадливо махнул ему – проезжай.
Фрося подошла к столику Гуго.
– Герр Шлегель, – сказала она. – Что вы будете делать, если они вдруг появятся?
– Не если, а когда, – ответил он ей, не поворачиваясь.
– Вы уверены?
– Я видел этого вашего Румянцева. Он не остановится ни перед чем.
Фрося пожала плечами, отодвинула от стола стул и тяжело села, также глядя в окно.
– Так что вы будете делать?
Гуго указал им на дом на другой стороне улицы – приземистый, в два этажа, с потемневшей черепичной крышей.
– Вон там я снял комнаты для пяти своих человек. Они по очереди дежурят. Если я махну платком, они схватят заряженные мушкеты и приготовятся стрелять.
– Прямо здесь, в Неаполе? Посреди города?
– У меня есть бумага от вице-канцлера, позволяющая сделать это.
– Но местная полиция…
– А, – Гуго презрительно отмахнулся, – итальяшки не пикнут, покажи я им бумагу из Вены.
– Они не любят вашего императора.
– Конечно. Но и императору не требуется их любовь. Только подчинение и налоги.
Мать Паолы все же принесла бокал лимонада. Фрося не взглянула в ее сторону, но бокал взяла с подноса.
– А если я прикажу вам ничего не делать? – спросила она спокойно и отпила глоток.
Тут Гуго впервые посмотрел на нее с удивлением:
– Вы? С какой стати?
– Я неправильно сказала. Если сам царевич прикажет не вмешиваться?
– Мой господин – вовсе не ваш царевич. Я исполняю приказы вице-канцлера фон Шенборна.
– Но Шенборн далеко.
– Все равно. Мне приказано скрывать местопребывание царевича, хотя он делает все, чтобы его нашли.
– А если его найдут? – спросила Фрося.
– Я должен буду перевезти его в другой город.
– Вот ведь пень! – по-русски сказала женщина.
– Что?
– Вы со своим рвением можете больше навредить царевичу, чем помочь.
– У меня нет приказа помогать царевичу. – Гуго стал злиться. Его раздражало присутствие этой русской бабы. Фон Шенборн говорил, что она из простых, чуть ли не крепостная. Поэтому при первой встрече в Триесте, где Гуго нагнал экипаж царевича, он никак не мог соотнести информацию про эту любовницу беглого русского принца с изящной фигуркой, одетой в мужской костюм. Вот и теперь, уже в женском платье, она смахивала скорее на дворянку, чем на простую девку. Что за черт! Может, она понабралась ума в постели царевича? Не исключено! Хотя чему можно научиться у такого вечно ноющего пьяницы, как Алексей? Хоть он и представляется здесь, в Неаполе, имперским офицером, от него за версту разит русским – даром что местные до сих пор не видали других русских. Гуго снова стал смотреть на улицу, надеясь, что девка скоро уйдет к себе наверх.
– Вечером я иду в оперу, – сказал Фрося. – Но царевич останется. Так что вы можете торчать тут сколько душе угодно.
Она оперлась на столешницу и поднялась.
– Когда капитан Румянцев появится здесь, – сказал вдруг Гуго, – я не буду ждать. Приказ стрелять будет отдан мной тут же. У капитана передо мной должок. Мы убьем ваших офицеров, а потом отправимся дальше. Вы видели Мантую, Флоренцию и Рим. Но не были еще в Милане. Или в Венеции. Впрочем, конечный пункт будет не там.
– Где?
– Так я вам и сказал!
Фрося яростно фыркнула и пошла к лестнице. Немногочисленные посетители, уже привыкшие к этой парочке, не обращали на нее никакого внимания.
– Принесите лед ко мне наверх, – сказала Фрося, проходя мимо жены хозяина. – И пришлите свою дочку, мне надо переодеться.
Вена. 1717 г.
Дворец фон Шенборнов
Гостя провели на веранду, глядевшую прямо на небольшой сад, огороженный стеной. В центре Вены такую роскошь могли позволить себе только приближенные императора, да и то большинство предпочитало строить свои дворцы за стенами города, у земляного вала, среди парков.
На веранде стоял накрытый стол. Трое слуг в ливреях замерли около большого окна. Петр Андреевич подошел к каменным перилам, оперся на них руками, но потом взглянул на ладони – нет, чисто!
– Я люблю смотреть отсюда на город, – раздался голос за его спиной. – Это удивительное зрелище. Настоящий спектакль, только происходящий не на сцене, а в реальной жизни. Я видел отсюда дымы пожаров во время осады турок. Стаи птиц, кружащих над мертвыми. Слышал стук турецких барабанов, пронзительные вопли их труб, грохот орудий и крики воинов. Я видел отсюда, как город пустел во время чумы и погружался в темноту каждую ночь – так мало выживших зажигали свет в домах. А потом я увидел, как Вена словно перерождается – как в небо начали подниматься новые дома, слышал стук молотков и команды начальников над рабочими. А теперь по вечерам я слышу еще и музыку – новую прекрасную музыку. Вы слышали молодого скрипача Гертеля? Нет? Он сейчас концертмейстер при дворе в Эйзенахе. Я слушал его здесь, на веранде, в обществе Кунау – замечательного органиста. Вон там, в гостиной, за нашими спинами Кунау играл мне на клавесине свои произведения. И там же я наслаждался игрой величайшего композитора нашего времени. Вы знаете Иоганна Баха? Он недавно покинул Веймар, где был придворным органистом. Я предлагал ему остаться здесь, в Вене, но… между нами говоря, даже рад, что он не согласился. Бах – великий композитор, прекрасный исполнитель, но очень неаккуратен в словах и одежде. Он совсем не пользуется духами, представляете?
