Царевич упал на стул, на котором не так давно сидел Гуго Шлегель, и приложился к бутылке. Отерев рот рукавом, он кивнул на письма:
– Что там?
Толстой, не спрашиваясь, тоже сел и взял в руки письмо царя.
– В этом – прощение от вашего батюшки и повеление вернуться в его объятия. В этом, – он указал на письмо Шенборна, – донесение от вице-канцлера. Он пишет, что император Карл склоняется к мысли не препятствовать посланникам русского царя вывезти наследника на родину.
Алексей усмехнулся и снова приложился к бутылке:
– А если я не захочу?
– Что же, – ответил Толстой. – На этот счет есть устное распоряжение Петра Алексеевича – вывезти вас силой, но уже не как сына, а как государева преступника. И вас, и вашу полюбовницу.
– Австрийцы?
– Они препятствовать не будут. Император Карл, конечно, будет возмущаться, но только после того, как вы уже покинете пределы его страны.
– Вот как? – Царевич оглянулся на Фросю. – Что думаешь?
– Спроси его про особые условия, – сказала та.
– Какие особые условия? – удивился Алексей Петрович.
Толстой снова указал на письмо царя:
– Здесь ваш батюшка позволяет венчаться с этой девицей, как только вы пересечете границу России.
– А потом в монастырь? – усмехнулся царевич.
– Вы давно не слышали новостей из Петербурга, ваше высочество, – сказал Толстой. – Петр Петрович, братец ваш, был прибран Господом на небеса в годовалом возрасте. Вы – единственный наследник по мужской линии. Так что насчет монастыря я бы не спешил. Возвращайтесь, поклонитесь отцу, откройте ему душу. Выдайте всех, кто вас подбивал на побег. И живите, пока… пока не придет время. Что вам тут по заграницам скрываться? Это риск большой. Ведь батюшка и так найдет вас хоть на краю света. Мы найдем. Поедем в Петербург или в Москву, куда хотите. Вы нужны царю. И всем подданным вашим, Алексей Петрович.
Царевич понурил голову. Искоса он бросил взгляд на улицу, которая даже не подозревала, какие вопросы решаются сейчас здесь, в этой кофейне.
– Значит, ни отказаться, ни сбежать… – пробормотал он.
– Да, – ответил Толстой, – выбор только, кем вы вернетесь – наследником или преступником.
10. Крепостная актриса
Петербург. 1844 г.
На следующее утро доктор Галер пытался рассказать Крылову о своей попытке встретиться с таинственным человеком в черной карете, но Иван Андреевич пребывал в прострации. Казалось, он спит с полуоткрытыми глазами. Сигара тлела между его толстыми пальцами, пуская вверх тонкую серую струйку дыма. Галер кликнул прислугу и велел принести крепкого кофе.
– Вы будете диктовать сегодня? Или ограничимся процедурами? – спросил Галер у Крылова.
– Садись, пиши, – прохрипел Иван Андреевич. – Чего мне твои процедуры? На чем я остановился вчера?
– Вы собрались ехать в Останкино.
– А! – Иван Андреевич почесал свою вислую щеку. – Да… Но надо тут пояснить одну штуку. Это важно. Прежде чем отправляться, я потребовал, чтобы Гришка привел ко мне Иону Евграфовича. А когда тот явился, расспросил старика об этом имении Шереметевых. На всякий случай: если у вас под рукой есть ходячая энциклопедия, грех не воспользоваться, отправляясь в неизвестное место. Ты бывал в Москве?
– Один раз, и то проездом, – признался доктор. – Но слышал эту историю про театр и крепостную актрису, которую старый граф взял в жены.
– Но тогда никакого театра в Останкино еще не было, – сказал Крылов, отхлебывая кофе из чашки. – Николай Петрович жил в другом своем имении, в Кусково. И театр был только там. Граф уже жил с Жемчуговой, но чтобы жениться! На крепостной – графу? Тогда об этом и не слыхивали еще. А в Останкино стояла церковь при старом доме, в котором обитали какие-то родственники графа – то ли мать, то ли тетка. Но меня интересовало вот что – обитель строилась еще в начале века. А Шереметевы получили Останкино позже. Императрица упоминала, что строительство вел князь Черкасский. И точно – по словам Ионы, в те годы вся усадьба принадлежала еще князю Алексею Михайловичу Черкасскому. А к Шереметевым она перешла как приданое дочери Черкасского, когда та обвенчалась с Петром Борисовичем Шереметевым, отцом Николая Петровича. Черкасский в конце жизни при Елизавете был канцлером и заведовал всеми иностранными делами. А что он делал именно в тысяча семьсот восемнадцатом? Иона помнил и это – Черкасский тогда строил Петербург в качестве обер-комиссара по поручению Петра. И входил в круг его доверенных лиц. Смекаешь?
– То есть имел в своем распоряжении материалы и рабочих? Но не в Москве.
Крылов обрезал новую сигару и прикурил. Наконец после паузы он кивнул.
– Да, он был в строящейся столице. Но раз обитель водворили в его имении, значит, он как минимум должен был об этом знать. И еще – вот интересный факт! Сразу после того, как обитель, судя по всему, была достроена, Петр Алексеевич услал князя губернатором в Сибирь! И Черкасский сидел там, пока царь не отдал богу душу. Интересно?
Доктор пожал плечами. Он быстро просмотрел вчерашние записи и сказал:
– Вот тут вы говорили, что собирались переговорить с Агатой Карловной в дороге. По поводу незаконнорожденного ребенка царя Петра, которого он якобы заточил в этом самом секретном доме. Это интересно.
– Да, – сказал Крылов. – Такой разговор имел место.
Москва. 1794 г.
Они снова выехали на Сретенку, миновали ее, оставив слева громаду Сухаревской башни, а справа – Аптекарский огород. Потом бричка покатила мимо садов и заборов Первой Мещанской в сторону Троицкой заставы. Небо заволокли серые осенние тучи. Агата Карловна сидела молча, сонная и неразговорчивая. Молчал и Крылов, сцепив пальцы на животе и время от времени хватаясь за дощатый борт повозки, когда она резко подпрыгивала на земляном ухабе или на плохо уложенной булыжной мостовой. Наконец Иван Андреевич повернул голову к Агате и сказал:
– Чужие нас здесь не слышат. Пора поговорить о том, кого Петр мог содержать в том тайном месте. Я имею в виду обитель.
– Да, да, – рассеянно ответила Агата. – Давайте поговорим.
– Своего первого сына, Алексея, он казнил. Другой сын, от Екатерины, Петр Петрович, умер. Своего внука от Алексея и принцессы Шарлотты он обошел престолонаследием. А других претендентов мужского пола у царя как будто не было. Или были?
Крылов выжидательно уставился на Агату Карловну. Но та только пожала своими узкими плечиками, укрытыми лисьим воротником.
– Возможно, – сказал наконец Крылов, – что у Петра все же был какой-то наследник мужского пола, пусть и зачатый вне брака. Не зря же он в своем указе о наследовании престола написал, что трон и империю может принять либо его прямой потомок, либо любое лицо, которое будет избрано. А указ этот не отменен и по сию пору. И знаете что?
