Вот это были поистине гамлетовские вопросы, поиски ответов на которые напрочь убивали всю потенцию по составлению план-конспектов. Но, тем не менее, как уже было сказано, Александр ими себя обеспечил на первые полторы недели накатывающегося учебного года.
Как это будет, что это будет – представлялось смутно. Всё-таки одно дело коротенькие студенческие практики в городской школе и, тем паче, вожатство в пионерлагере, а что тут… И не практика к тому же.
«Бляха-муха! – подумалось Шишкину-младшему. – И куда я голову сунул… Сидел бы сейчас в обкомовском кабинетике, а не обозревал из-за стопы конспектов грязный железный лист перед печкой и заляпанный пол»…
Александр поднялся с табуретки, постоял в дверном проёме «залы», потом сумрачно протопал в левую комнату. Шаги гулко отдавались от стен. Пустота просторной квартиры угнетала.
Да, подумалось Шишкину-младшему, чего-то надо думать и об уюте. Но не будет же он три года здесь жить-проживать, ежедневно «трансформируя» кухонный стол в письменный, ковырять складными вилкой-ложкой походного ножика содержимое очередной консервной банки, мостить полчаса под головой так называемую подушку, ватные комки в которой совершенно не собираются подстраиваться под форму головы, а вот голова каждое утро точно им соответствует по форме и, видимо, скоро будет соответствовать и по содержанию.
Хотелось штор на окна, тарелок на столе, коврика на полу и тёпленькой водички в умывальнике. Хотелось не думать об «удобствах», колуне и чурках во дворе, особенно в свете подкрадывающейся зимы. Хотелось не думать о неизбежных постирушках носков, трусов и прочего. Вообще временами не хотелось думать.
«Быстро ты, паренёк, лазаря запел! – без какого-либо злорадства констатировал внутренний голос. – Зато как экзотично смотрелся на комиссии по распределению и в кабинете комсомольского начальника! Гордой белой вороной подкласса дебильных!.. Однако, Александр Сергеевич, как-то бы вам почётче определиться: кто же вы такое есть. Пока я слышу пессимиста, впадающего в депрессняк…»
Шишкин невесело усмехнулся, потому как на ум автоматически пришли сразу три подходящих анекдота. И про «определитесь», и про пессимиста и про депрессию:
В БИБЛИОТЕКЕ:
– Девушка, дайте мне, пожалуйста, Пушкина, «Повести Белкина».
– Вы сначала определитесь – вам Пушкина или Белкина…
…
Пессимист видит только бесконечный туннель. Оптимист видит свет в конце туннеля. А реалист видит туннель, свет и поезд, идущий навстречу.
…
– А как вы лечите депрессию?
– Никак. Она у меня не болеет.
«Вот и не хрен киснуть! – подытожил Шишкин-младший. – Сам залез в короб. Значит, тот ещё груздь… Кстати о коробах! Которые маман для него барахлом и всякой утварью набила. Обещали же вскорости привезти. Маман-то небось уж нетерпением изошла – глянуть, как тут сы́ночка обустроился… Что она там говорила про «приживальца» и Ваньку Жукова двадцатого века?..»
Он продудел, раздувая щёки, нечто бравурное – типа «Тореадор, иди смелее в бой!» – и для закрепления оптимистического состояния духа прозомбировал себя: «Будет ещё, будет, дорогой Александр Сергеевич, и на твоей улице праздник!»
4
Вот что бы ни твердили законченные материалисты про объективную реальность, но мысль человеческая передаётся-таки на расстояние. Ну, разве что, пока в этом возможно убедиться в сфере интимно-родственных отношений.
Праздник-то грянул! В последнюю августовскую субботу.
Накануне, не столько надрываясь над план-конспектами, сколько карауля окончательное превращение дров в печке в безопасные угли, Александр засиделся далеко за полночь.
В одиннадцатом часу дня исцеляющий сон молодого сельского интеллигента нарушили властные звуки автомобильного клаксона.
С трудом оторвав голову от подушки, Александр взглянул в окно.
«Оп-ля-ля! Да никак родня подкатила!»
Натянув треники и куртку, он выскочил за калитку, у которой стояли Шишкины-родители.
За их спинами зеленела «персоналка» Шишкина-старшего и таращился фарами тупорылой, цвета хаки кабины «уазик»-грузовичок с битком набитым кузовом, тщательно увязанным брезентом.
– Ну, здравствуй, сын! – протянула руки Альбина Феоктистовна.
– Мама! Папа! – поочерёдно обнял родителей обрадованный Александр. – Вот не ожидал!
– А я-то рассчитывал на хлеб-соль, оркестр! – прогудел Шишкин-старший, величаво озирая окрестности.
Потом перевёл глаза на ворота, глянул через раскрытую калитку во двор и поморщился:
– Тебе кто так бестолково чурок навалил?
– В смысле? – не понял Александр.
– Не в смысле, а в полном его отсутствии! – рокотнул отец. Снова оглядел ворота. – А-а, ну понятно… Здесь свалили, туда перетаскали… Нет бы ворота освободить… Болодя! – обернувшись, позвал своего водителя. Того, вообще-то звали Володей, но в громовых устах бати отчётливо звучала не третья, а вторая буква алфавита. – Болодя, скажи Михаилу, пусть к калитке задом сдаёт. Во двор не въедем, с улицы таскать придётся.
Лениво потягиваясь, «Болодя» подошёл и заглянул в калитку – самолично убедился, что облегчить предстоящий объём работ не выйдет. Помрачнев, направился к «уазику» и буркнул пару фраз покуривавшему в кабине коллеге. Незамедлительная лаконичная вербальная реакция последнего на услышанное завершилась невнятным: «…мать!»
Грузовичок загудел, неуклюже развернулся поперёк улицы и, дрожа, видимо, от негодования, сполз задними колёсами в подобие уличного кювета, потом, уже с натугой заревев двигателем, подтянулся задним бортом к калитке. Водитель Михаил вывалился из кабины, прошествовал к калитке и тоже обозрел заросший лебедой двор и холм из чурок с внутренней стороны ворот. Сунул в рот новую сигарету, засмолил и принялся развязывать верёвку на брезенте.
Поймав себя на прямо-таки новогоднем, детском и радостном, ожидании-любопытстве – а что там у Дедушки Мороза в его мешке? – Александр встрепенулся и устремился вслед за родителями в дом.
Альбина Феоктистовна уже стояла посреди кухни. Ужас плескался в её округлившихся глазах.
– И в такой антисанитарии… Сашенька! Ну так же нельзя!
Сергей Петрович появился уже из боковой комнаты:
– Просторные хоромы! Богато тут, однако, с жилфондом! Ладно, – обратился он к сыну, – давай одевайся по-человечьи, а то что-то спишь долгонько, – надо мужикам помочь барахло стаскать.
Оглядел с усмешкой баночный рядок на кухонном подоконнике и уже супруге скомандовал:
– А ты, мать, столбом не стой, давай-ка обедом займись. Щас мы тебе твои коробки притартаем.
И первыми в квартиру занесли три коробки из багажника «Волги».
Из кузова «уазика» в квартиру въехал новенький холодильник «Саратов», тут же включенный в розетку. В его заурчавшее нутро Альбина Феоктистовна принялась трамбовать содержимого одной из коробок. Всё не вошло. Но так, видимо, и предполагалось. Подоконник на кухне принял остальное.
