Японский городовой! Да сколь же густо разбросаны по миру грабли, на которые не ступала нога человека! Шишкин судорожно глотнул воздуха и поспешил схватиться за спасательный круг, колыхающийся на волне, которую он сам же развёл посреди учительской.
– Однако вернёмся к нашим монахиням! – провозгласил он, сделав вид, что ничего и не было, и нет – ни его «ляпа», ни трёх испепеляющих взоров-«молний». – Представляете, дорогие мои, когда лингвисты дотошно проанализировали эмоциональную насыщенность сочинений кандидаток в послушницы, то выявили интересную закономерность. Каждое эссе в среднем состояло из пятисот слов, из них восемь обозначали позитивные эмоции, такие как счастье, любовь, благодарность, надежда, благочестие, а два слова – повторю, в среднем на текст, – негативные, типа печаль, страх, смятение, боль, стыд…
Учительши вроде бы его словам внимали, но снова и снова косились в зеркало.
– …Так вот, что было замечено в итоге. Монахини, написавшие по молодости жизнерадостные тексты, то есть использовавшие в своих эссе более двенадцати позитивных слов, прожили на десяток лет больше, чем те, у которых превалировала негативная лексика! Причём девяносто процентов самых жизнерадостных монахинь дожили до восьмидесяти четырёх лет, а среди тех, кто представлял жизнь в чёрном свете или тусклыми буднями, до этого возраста дотянули только тридцать четыре процента!
Александр максимально счастливым взором обвёл своих насупленных собеседниц:
– Больше улыбайтесь, милые мои! И пусть смеются ваши дети! А колы им ставить не будем. С положительными эмоциями все мы – долгожители!
– Вам бы в проповедники, Александр Сергеевич. Не ту стезю выбрали, – буркнула «англичанка», поднимаясь из-за стола и складывая всякие женские штучки в сумочку. То же проделывали и обе другие школьные дамы. Насупленность собеседниц никуда не делась. И Шишкин-младший обречённо подумал, что одномоментно приобрёл трёх недругов, точнее, недоброжелательниц. И это ещё мягко сказано.
Троица синхронно направилась к выходу.
– До свидания! – с максимальной теплотой бросил в спины Шишкин.
– И вам не хворать! – ответила одна «географиня». И женщины вышли.
Александр стоял посреди опустевшей учительской. На душе скребло. Доумничал… Прав был Грибоедов, ох, как прав, да не в коня корм! Да… Действительно велик и могуч русский язык… трудно его держать за зубами… «Фактически они пожелали тебе сдохнуть, – ядовито заметил внутренний голос. – Понятие «до свидания» логически не увязывается с «и вам не хворать», вот если бы было произнесено: «Будьте здоровы!..» или «Всего вам хорошего…» – «Да пошёл ты!..» – заткнул Александр внутренний голос, заполнил классный журнал и потянул с вешалки куртку.
– Александр Сергеевич! Вы не забыли? – в дверях возникла мумия Вилены Аркадьевны.
«Легка на помине… А что я должен помнить?» – Шишкин в испуге мгновенно перебрал всю кладовку в голове. Одновременно мелькнуло: «Надо же… Баррикадьевна – свекровка «англичанки». Тесно в селе…»
– Гра-фик! В восемнадцать ноль-ноль вы должны быть в интернате. И не забудьте оставить там в журнале записи о приёме и сдаче дежурства, – строго сказала Баррикадьевна. – Всего хорошего!
– И вам… – Шишкин вовремя прикусил язык. Нет, хватит на сегодня!
Он вышел в восхитительное «бабье лето», запрокинув голову, оглядел синюю бездонность небес и мысленно послал в горни выси телеграмму: «Господи, если Ты есть! Научи уму-разуму агнца неразумного! Тчк».
Сбоку хлопнула калитка пришкольного скверика, откуда возникла подтянутая фигура в неизменной «олимпийке».
– Приветствую героя умственного и физического труда!
– Здорово, Сергей!
– Чего такой невесёлый? На поле упахался?
– Да и на поле, и сегодня вот шесть уроков.
– Ну шесть уроков – это нормально, а на поле – да… Вот кабы не грязь… – Физрук вздохнул. – Ребятня сегодня квёлая. Устали за два дня. Это ещё не все свои огороды убрали… Я уж и то сегодня нагрузку снизил… Но, однако, вот ты погляди, Сергеич. На турнике кишкой висит, а за школой за сигарету хватается! Я уж и так их гоняю, гоняю… На пару с нашим армавирским другом. – Доржиев мотнул головой в сторону школьного двора. – Саныч, кстати, молодец. Пацанву столярничать-слесарничать толково учит. Завтра с ним собрались комнату для хранения оружия до ума довести. Решётки приварим и – милости просим, дорогой товарищ военком! Принимай да пищали выдавай! Нам же на школу четыре мелкашки положено и два учебных «калаша».
– Для начальной военной?
– Естественно! Не от китайцев же отбиваться! Однако, как дедушка Ленин говорил, учиться военному делу надо настоящим образом! Правда, дедушка Ленин и не подозревал, что по школьной программе на весь курс обучения положено обучаемому всего-навсего шестнадцать мелкашечных патрончиков.
– Так в селе каждый первый охотник! Чай, и подрастающее поколение – с навыком.
– Я вас умоляю! Понапрасну сжёг целую пачку на этих ворошиловских стрелков! Есть, правда, пара-другая парней с навыками, но и те под дробовики заточены. Что будем делать на районных учебных сборах летом – ума не приложу…
– Слушай, а если с местными военными перехрюкать?
– Перевожу с русского на русский: во-ен-ны-е стро-и-те-ли! Зачем им мелкашки! И автоматов нет! Одни карабины Симонова в пирамиде! Да и те, по-моему, ударно ржавеют. Хлопцы по другому вооружению спецы – бульдозеры, грейдеры, катки, экскаваторы, на худой конец – бэсээл.
– Большая саперная лопата – бери больше, кидай дальше!
– Точно так. И гвоздь программы – абэзэ!
– А это что за чудовище?
– Это ещё то чудовище! Асфальтово-бетонный завод, который можно таскать с места на место. Закатал асфальтом кусок дороги и волочи это чудище дальше. Во-он, видишь за горой чёрный дым? Он и есть. С перетаскиванием, конечно, целая морока: разбирать по блокам, на «тралы» грузить. Большеват, однако. Ну и пэгээс жрёт беспощадно, мазутом запивая.
– Пэгээс – это…
– Это, слабо образованный ты наш литератор, песчано-гравийная смесь, которую военные ребята, не заморачиваясь, гребут на месте, из ближайшей сопки. Вначале у них – карьер, потом овраг – у нас. Се ля ви!
– А рекультивация? – вспомнил Шишкин мудрёный термин.
– Я вас умоляю! Шоссе стратегического назначения, а вы с такими пустяками!
– Слушай, а в ДОСААФе районном? Ну, патроны мелкашечные?
– Вот об этой «конторе» я не подумал… – Физрук через шапочку почесал затылок. – Ладно, благодарю за ценную мыслю! До завтра!
– Бывай.
Шишкин-младший поплёлся домой, тупо прикидывая в уме, что пожевать в качестве обеда, что с собой взять для ночного дежурства в интернате. Понятно, фонарик, книжку. И, пожалуй, какао в термосок залить, пару «сиротских» – с батину ладонь величиной – бутербродов соорудить. Опять же план-конспекты на всякий случай, мыльно-рыльные принадлежности, полотенце, ежели прямо оттуда придётся в школу поутру переться. А скорее всего, так и будет, вряд ли дневная воспитательница-надзирательница с первыми петухами прибежит…
