– А ты не ропщи, дочка, – сказала Ингигерда. – Судьба у нас такая – монаршая!
Мать девяти детей, она лучше других знала, что должна делать настоящая княжна: рожать и властвовать, властвовать и рожать. И так из поколения в поколение и во веки веков!
Ярослав Мудрый долго ехал рядом с дочерью по лесам и долам киевским. Оба они покачивались в седлах. Анна ехала в женском седле, бочком. Свита поотстала.
– Пора, дочка, прощаться, – у одной из киевских застав сказал Ярослав Мудрый любимой дочери. – Пора, ласточка моя…
Он спрыгнул с коня, снял и княжну. И тут Анну как прорвало. Долго держалась! Горькие слезы ручьями полились из ее синих глаз. А великий князь гладил ее по золотисто-рыжим волосам и приговаривал:
– Тихо, милая, тихо…
Епископ Роже с волнением глядел на них из седла дорогого великокняжеского жеребца, подаренного ему Ярославом. Как бы чего не случилось! Дрогнет сердце князя, не отпустит еще! Придется с подарками возвращаться! Вот позор будет!..
– Лучше бы с вами осталась, батюшка, – всхлипывая, причитала Анна. – Подле вас бы жила!
– Пора, пора, – увещевал Ярослав и целовал ее в заплаканные глаза. – Теперь у тебя новая жизнь начинается. Своя жизнь! Прощай, девочка моя…
Вот так расставались они, с болью, точно и не выпадет им еще свидеться. Но ведь и впрямь: не выпадет! Увы!..
– Прощайте, батюшка, – всхлипнула девушка напоследок.
И мгновенно преобразилась! Передав жеребца оруженосцам, гордо подняв голову, юная княжна двинулась к своей карете. И вот уже, опершись на руки других оруженосцев, Анна села в карету, в свою крепость на колесах.
Теперь ей хотелось побыть одной…
С Анной Ярославной отпустили с десяток девиц из придворного окружения и прислуги. Самых умных и надежных. Для Анны и ее спутниц приготовили лучшие повозки. Княжескую крепко обложили перинами и подушками, чтобы ни одна тряска не одолела деву! Чтобы как ласточка в гнездышке, как птенчик в скорлупке чувствовала себя княжна! А будет страна Франкия, королевский дворец, тут и она вылупится из скорлупки! Еще в Киеве епископ Роже, как и сам князь Ярослав Мудрый, соревновались в том, где бы еще покрывальце подоткнуть! Епископ даже больше рвения проявлял, потому что вез чрево! Волшебное чрево! В нем, этом чреве, должны будут начинать свою жизнь новые короли страны франков. Бесценный клад он обязался привезти на свою родину!
Две с половиной сотни русских воинов ехали для охраны княжны, и еще пятьдесят рыцарей и пажей из франков, доставивших сюда епископа Роже. Образованнейший муж – богослов Готье Савьер должен был по дороге учить Анну и ее подруг языку франков. Впрочем, Анна была от рождения полиглотом. Языки сами просились в ее горницу! Она знала язык скандинавов, потому что скандинавкой была ее мать, знала греческий и церковнославянский. И даже латинский знала! А знаешь латынь, выучишь и французский!
[12] Два-три месяца юной Анне Ярославне вполне бы хватило, чтобы освоить и заговорить на языке ее будущего мужа.
Иногда, когда оставалась в карете одна, Анна забиралась в сундук и доставала дощечки «Книги судьбы». Или когда была с близкой подругой Марфой. Анна жалела, что отец прежде не рассказал ей о них. Что не нашлось у них времени прочитать их вместе! Ну, да что теперь поделаешь!
И если дорога была ровной, и дощечки не выпрыгивали из рук от тряски, юная Анна Ярославна читала:
«Как умрешь, ко Сварожьим лугам отойдешь, и слово Перуницы там обретешь: “То никто иной – русский воин, вовсе он не варяг, не грек, он славянского славного рода, он пришел сюда, воспевая Матерь вашу, Сва Матерь нашу, – на твои луга, о великий Сварог!”
[13] И Сварог небесный промолвит: “Ты ступай-ка, сын мой, до красы той вечной! Ты увидишь там предков своих. О как будет им радостна встреча с тобой! Что вступаешь ты в вечную жизнь до конца веков! Здесь, в Ирии, ты увидишь красу небывалую! По великим лугам ты будешь бродить, в цветах чудесных купаться станешь! Тут свивают снопы, собирают ячмень и пшено! Но не в житницы нам знакомые, а в закрома Сварога небесного. Ибо то богатство иное! На земле вы были во прахе и в болезнях все, и в страданиях, ныне ж будут мирные дни…”»
– Слышишь, Марфуша? – спрашивала Анна у подруги. – Марфуша? Марфа!
– Ай?! – просыпаясь, та протирала глаза. – Где мы, в Польше уже?
Ей говорили, что в Польше кавалеры уж больно красивые!
– Эх, Марфа, Марфа, – вздыхала Анна.
Розовощекая Марфа, укачанная и растомленная, грезящая о женихах, вновь уходила в сладкую дрему и распускала во сне губы, а ее хозяйка и государыня продолжала читать вслух:
«Мы стояли на месте своем, и с врагами бились сурово, и когда мы пали со славою, то пошли сюда, как и те. И вот Матерь Слава бьет крылами по бокам своим с двух сторон, как в огне вся сияя светом. И все перья Ее – цветные: красные, синие, рыже-бурые, желтые и серебряные, золотые и белые».
– Слышишь, Марфа? Красиво-то как!
– А-а, – едва слышно постанывала та, не открывая глаз, – Марфуша все слышит…
«И так же сияет, как Солнце-царь, и сияет седьмой красой, завещанной от богов. И Перун, увидев Ее, возгремит громами в том небе ясном. И вот это – наше счастье, и мы должны приложить все силы, чтоб видеть, как отсекают жизнь старую нашу от новой, так точно, как мы рассекаем дрова в домах наших. Идем мы под наши стяги! И Матерь Слава крылами бьет!..»
– Дунай! Дунай! – закричали ратники за окошком кареты. – Близко уже!
– Чего кричат-то? – спросила в полусне Марфа. Быстро открыла глаза. – Напали на нас?
– Дунай рядом, – пояснила Анна. – Бестолочь ты, Марфа! Спи давай!
На Дунае княжеский кортеж ждали корабли. Ведь франки возвращались прежним путем! Они переправились на правый берег самой романтичной реки Центральной Европы и добрались до Кракова. Тут Анну ожидала радостная встреча с близкой и дорогой родней! Польской королевой была тетка Анны – Мария Добронега, сестра Ярослава. Он-то, Ярослав Мудрый, и отдал сестру за короля Казимира. Добронега уже родила мужу пятерых детей: Болеслава, Владислава, Мешко, Оттона и дочь Святославу.
Пир закатили в честь племянницы на весь польский мир! Вот где Марфа и другие русские красавицы строили глазки польским кавалерам! Нынче Краков жил мирно, а ведь еще недавно Польша была охвачена гражданской войной!..
Прадед Казимира Мешко Первый из династии Пястов в 966 году объединил племена полян – отсюда государство и стало называться Польшей – и принял христианство. Иначе говоря, опередил Русь с новой религией на тридцать лет. Но христианство его было западного образца, потому что польские земли находились под влиянием Священной Римской империи. К моменту прибытия Анны в Польшу государство, напившись кровью в распрях, едва успокоилось. Вырваться из смуты Казимиру помогли император Германии и великий киевский князь Ярослав Мудрый, но Польше пришлось фактически потерять независимость и признать над собой протекторат Священной Римской империи.
