– Какой еще русской царицы? – удивился Павел Строганов. – Матушки Екатерины? Вряд ли! – адресуя реплику, скорее, самому себе, рассмеялся он. – Или матушки Елизаветы Петровны, царствие ей небесное? – он погладил неровную, вздувшуюся дощечку. – Великая была императрица. Но читать, я слышал, не слишком любила. Красоваться все больше предпочитала. Мужчин любила, да трапезничать тоже. Такую дощечку она бы в печку отправила…
– Я забыл ее имя, – покачал головой служитель музея. – Имена русских, этих варваров, европеец разве запомнит?
– Варваров, говоришь?
– Ну а кто же они еще? – пожал тощими плечами служка.
Хотелось Павлу отвесить музейному стражу оплеуху, очень хотелось, да стар тот уже был. Мог и Богу душу отдать.
– У них рабство по сию пору, говорят. Для нас, французов, кто они? Монголы! Чистые звери!
Строганов тихонько зарычал. Но ведь прав был старик: цвело в его отечестве рабство! Буйным цветом процветало! Гнусное, зверское, варварское!..
– А что на дощечке-то написано? – покрепче смыкая на себе шаль, спросил старик. – Каким слогом?
Строганов вновь погладил дощечку.
– Черты и резы, точно, – произнес он по-русски. – Руны как будто. Надо же!
– Что, месье? – поморщился служка.
– Да так, вспомнилось, – ответил Строганов. – И еще вспомнилось: еtruscum non legitur…
– «Этрусское не читается»? – с улыбкой знатока проговорил старик. – Есть схожесть…
– Знаешь? – обрадовался Павел Строганов.
– Слышал не раз от своего патрона месье де Лувилля. Очень образованный был человек! Подался в Кобленц, говорят, с остальными аристократами.
– Но отчего все буквы под чертой? – прихватив новую дощечку, заметил Строганов. – Этруски так не писали… Это как будто шрифт деванагари! Только буквы другие…
– Деванагари? – вновь поморщился старик. Он был удивлен такой осведомленности молодого человека. Музейный страж считал всех революционеров далекими от архивного дела. И был прав, конечно! Юристы и журналисты, узкие специалисты, беспокойные скандалисты-неудачники делали революцию. Если не считать ряда образованных дворян, с жиру бесившихся и примкнувших к ним. Этот молодой человек был, видимо, из них!
– Санскрит! – пояснил Строганов. – Священное городское письмо индусов!
– Индусы?! – удивился старичок. – Нет-нет, мне говорили о русской царице!
Павел Строганов покачал головой:
– Что же за царица такая? Когда она жила, царица эта?
– Давно жила!
– Ах, давно! – вскинул голову Строганов. Он насмешливо улыбнулся. – Так бы сразу и сказал мне, старик. А то сам бы не догадался… Поднеси-ка свечу…
Старик поднес свечу ближе и сам уткнулся сморщенным лицом в табличку.
– Вощеные! – завороженно проговорил Строганов. – Сколько же им лет? Сто? Двести? Триста?..
– Вспомнил, Анна! – воскликнул старик-француз. – Ее звали Анна!
– Была Анна Иоанновна, русская императрица, была Анна Леопольдовна… – Он крутил в руках дощечку с непонятными каракулями. – Но чтобы они такое читали? Вряд ли! – усмехнулся молодой Строганов. – Обе руки отдам на отсечение, что им это было бы не по зубам!..
– Как же я сразу забыл, – старик сокрушенно замотал головой. – Она же была королевой Франции!
– Что-о?! – так страшно протянул Павел Строганов, что старик даже отступил – испугался. Молодой искатель так дернулся, что горячий воск попал ему на пальцы. – Ай! Твою мать! – выругался он по-русски.
– А что я такого сказал? – пролепетал музейный служка. – Только то, что мне когда-то передавал мой господин месье де Лувилль!
– Вот и я о том же! – кивнул Строганов. – Ты хочешь сказать, старик, что эти таблички принадлежали самой Анне Ярославне?
– Верно, Анне Ярославне! Дочери русского царя!
– Князя, – поправил его Строганов. – Киевского князя!
– Этого я знать не могу, – пожал плечами старый француз, – она привезла к своему приданому и библиотеку. Стало быть, эти таблички оттуда, из ее библиотеки…
– Но так ведь она жила очень давно…
Старичок охотно закивал головой.
– Да, я же так и сказал: это очень старые дощечки, месье!
– Но ведь это было, – нахмурился Строганов, – почти восемьсот лет назад!..
– Почему нет? Есть и более древние книги. И на пергаменте!
– Верно, есть и такие… Только что ж тут написано?
– А вот этого, месье, мы, французы, никогда не узнаем! – покачал головой служка. – Я пойду, месье, сварю кофе, если вы не возражаете. И плакать об этих славянских каракулях не будем. Не наше это дело! – уходя, махнул он рукой. – Тут бы за новыми законами уследить: растут ведь как грибы после дождя!
Но тут и помимо дощечек было много диковинного! За одной древней славянской книгой открывалась другая. Им не было числа! Павел Строганов точно нашел сокровище. Но чем он углублялся дальше, тем находил все больше любопытного. Он стал засиживаться в библиотеке, забывать о времени. О политике и о развлечениях. Несомненно, кому-то это могло показаться очень подозрительным…
– Откуда вы знаете этот язык? – однажды спросил его служка библиотеки. Он только что смотрел на незнакомую ему кириллицу и тем паче на черты и резы и дивился тому, что за этими каракулями может скрываться хоть какой-то смысл, важный для европейца. – Кто вас научил ему?
– Увы, я знаю слишком мало, но так хотелось бы узнать больше! – откликнулся любознательный юноша.
– Может быть, это книги по магии? – подозрительно спросил служка.
– По магии, имя которой ее величество История! – кивнул первый библиограф революционной Франции.
Как-то Павел Строганов в очередной раз засиделся в библиотеке. Разбирал книги, когда-то принадлежавшие киевской княжне, составлял каталог, делал записи. Тогда в его святая святых после очередного заседания, на котором Марат и Дантон говорили о необходимости уничтожения королевской власти, и заявилась компания друзей. И не просто, а «друзей закона»! Их было пятеро: Робеспьер, Марат, Дантон, Ромм и Теруань де Мерикур. И все были навеселе. Парочка архивариусов с их приходом исчезла мгновенно, как исчезают мыши, когда на кухне внезапно появляются хозяева. И особенно после того, как возбужденная революционными идеями и вином де Мерикур сложила пальчики пистолетиком и, направив ручку на одного из старичков, сказала: «Пиф-паф!» Киты революции несли в руках бутылки с шампанским.
– Ты не зачахнешь в этой пыли? – заботливо спросил у молодого человека Дантон.
– Поберегите здоровье, гражданин Очёр! – поддержал того Робеспьер. – Мы не видели вас уже три дня!
– Много работы, – отозвался Павел Строганов.
– Много работать тоже вредно, – предостерег его учитель Ромм. – Разве я тебе об этом не говорил?
