Пожилой гость холодно встретил этот жест.
– Что это за люди, милый? – спросила на ухо у возлюбленного женщина. – Похожи на палачей! – сказала и засмеялась.
Тот, кого назвали Петром Петровичем Дубровским, едва подавил улыбку. Что до пожилого гостя, то его, кажется, даже передернуло от звонкого и распутного голоса яркой женщины.
– Ступай, милая, – нежно похлопав любовницу по руке, ответил Поль. – Это мои знакомые… из России…
– А! Так, может, пригласишь этих господ в дом?
– Не стоит утруждаться, – процедил Симолин.
– Неужто не желаете? – спросила яркая женщина у второго гостя.
– Мы на службе, мадам, – скромно ответил Дубровский.
– Именно-с, – кивнул консул.
– И мы будем говорить на русском, – сказал Строганов.
– Ах вот как…
– Да, милая.
– Но ведь вы ничего не сделаете плохого моему сладенькому Попо? – предостерегающе спросила Теруань де Мерикур. Она была старше Павла ровно на десять лет. Ему исполнилось восемнадцать, ей – двадцать восемь. Иногда она брала тон заботливой опекунши, но с глубоким эротическим подтекстом. – Иначе я рассержусь на вас, господа.
– Мы ничего не сделаем плохого вашему Попо, – скромно заверил ее Дубровский.
– Они принесли мне весточку от папа, – сухо вымолвил Павел. – Клянусь тебе!
– Что ж, твой папа – это святое! – честно призналась де Мерикур. – Я улетаю, господа, – бросила яркая женщина, зыркнула еще раз блестящими карими глазами на двух гостей, – так смотрит кошка на другую кошку, что зашла на ее территорию, – и скрылась в ярко освещенной гостиной.
– Сам я вас упрашивать не стану, – сказал Симолин. – Нет никакой охоты. Но будьте так любезны, Павел Александрович, напишите письмо отцу и отправьте его на днях через мою почту. Это вы мне пообещать сможете?
– Это я вам пообещать смогу, – кивнул Павел Строганов.
– Где наше посольство, вы, полагаю, знаете, – закончил беседу дипломат. – За сим откланиваюсь. Всего наилучшего, молодой человек.
И двое ушли.
Когда Строганов вошел в шумную гостиную, Теруань де Мерикур, стоявшая у стены, по-кошачьи напала на него сзади и обхватила по рукам.
– Эти два нехороших человека хотят украсть у меня моего Попо? – спросила она. – Я угадала?
– Нет, мне только надо написать письмо и передать его…
Она потянулась губами к его уху:
– Вот сейчас возьму пистолеты, выбегу и застрелю обоих, – очень серьезно сказала она. Затем повернула его к себе и, блеснув сумасшедшими глазами, расхохоталась. Под общие вспышки яростного смеха и звон хрусталя она горячо поцеловала его в губы. – Я шучу, милый, шучу… хотя, кто его знает… – и горячо поцеловала его вновь: – Идем наверх, сейчас же, я так хочу!..
«Ведьма революции» всегда получала то, что хотела.
Встреча с юным графом не обрадовала старого посла Симолина. Скорее, ужаснула! И оттого уже на следующий день он решился на смелый шаг.
– Ай-ай-ай, вот что я на это скажу! – молвил Симолин своему секретарю. – Пусть все узнают об этом змееныше! И все! А главное – императрица! В красный колпак нарядиться его сиятельству, русскому графу! Брр! Может быть, матушка Екатерина вправит шельмецу мозги!
И он стал диктовать письмо в коллегию иностранных дел Российской империи:
– Пишите: «Какое горе, какой позор! Офицер Преображенского полка, адъютант Светлейшего графа Потемкина, граф Строганов ни во что не ставит приличия человека своего положения и ранга, разгуливает по улицам Парижа в республиканском платье, водит дружбы с отпетыми бунтовщиками, а еще сблизился с публичной девкой и разбойницей Теруань де Мерикур и всюду появляется с ней за руку, тем самым демонстрируя порочную связь! В связи с этим хочу сказать, что есть все основания опасаться, что этот молодой человек уже почерпнул здесь принципы, не совместимые с теми, которых он должен придерживаться во всех других государствах и в своем отечестве и которые, следовательно, могут его сделать только несчастным. А заодно и всех, кто рядом с ним! Было бы удобнее, если бы его отец прислал ему самое строгое приказание выехать из Франции без малейшей задержки»
[28].
Такое письмо должно было дойти до государыни!
В ближайшие дни, набравшись смелости, Поль Очёр пожаловал-таки в русское посольство. Тут все были на военном положении. Кто знает, что выстрелит в голову сумасшедшим французам? Толпе нет никакого дела до дипломатической неприкосновенности!..
Старого консула Симолина не было в этот час в посольстве, но сидел за своим рабочим столом ученый секретарь посольства Петр Петрович Дубровский.
Павел Строганов отдал ему конверт и опустился в кресло. И только потом обратил внимание на стены кабинета секретаря посольства и полки шкафов.
– Сколько у вас картин, – заметил Строганов. – И книг… Коллекционируете?
– Да, я люблю живопись, – просто ответил тот. – А книги люблю еще больше. Я – коллекционер и библиофил. Честно скажу – это моя страсть, – он улыбнулся гостю. – Собираю древности с азартом карточного игрока!
С виду простой чиновник консульства, Дубровский был человеком исключительным. Эрудит, утонченный библиофил, полиглот, знавший все европейские языки и многие древние. К нему обращались по самым сложным вопросам, связанным с книжным делом. Когда молодой наследник престола Павел Петрович приехал в Париж, именно Дубровский водил его по книжным лавкам и показывал старинные и наиболее ценные фолианты. Именно этот человек в будущем сыграет колоссальнейшую роль в создании Российской императорской библиотеки. Но пока Петр Петрович Дубровский был сравнительно молодым гением-коллекционером и при этом уже опытным дипломатом.
– Если вы такой знаток, вам будет интересна моя находка, – вдруг заметил Павел Строганов.
– Какая именно?
– Вы знаете, что Народное собрание не так давно назначило меня главным библиографом Франции?
– Неужто? – поднял брови Дубровский. – Я думал, что только «Клуба друзей закона»? – выдал он свою осведомленность в делах таинственного Поля Очёра.
– Всего королевства! – улыбнулся молодой человек.
– А что за находка?
– Я не только слушаю голоса революции и дышу воздухом перемен, – с насмешкой сказал он. – Я люблю книги. И всем сердцем, Петр Петрович. Так вот, я рылся в архивах Версаля. Чего там только нет! Как известно, при Людовике Четырнадцатом в Версаль свозили книги со всей Франции и всего мира! И вот не так давно я натыкаюсь на древние руны…
– Скандинавские?
– В том-то все и дело, что русские! – он даже подался вперед. – Наши, славянские! На деревянных дощечках выжжены. Текст частью от глаголицы и кириллицы, написан под чертой, как санскрит, но похож и на руническое письмо, на черты и резы. Главное, что часть текста я смог разобрать. Далеко не все, но смог! Многие буквы написаны слитно, превращены в слоги. Представляете? Слоговое письмо! Когда так писали – Бог его знает!
